Desiderata. Кто, если не ты (СИ)

Они с Бальзаком даже никогда не поднимали тему того, сколь неправильны и греховны их отношения в глазах общества и церкви. Для принца не существовало оправдания полнее, чем оправдание сердца: всеобъемлющее чувство было способно затмить собой любые предписания и законы. Он любил – впервые в жизни, так полно, так всепоглощающе, что всякие увещевания посчитал бы кощунственными. Как кто-то может сказать, будто его намерения дурны или нечисты? Как он может, если Наполеон сам никогда в жизни не ощущал себя настолько честным с собой и с другим существом, настолько готовым отдать всего себя? Бальзак пробуждал в нем самые светлые стремления – принц жаждал ради любимого стать лучше, смиряя себя в недостойных порывах, прислушиваясь к его советам – и рассмеялся бы в лицо тому, кто вздумал бы его укорить таким поведением. Что до Бальзака, то он сомневался во всем и всегда: в суждениях, людях и самом себе. Для него не существовало того, что он мог бы звать истиной в конечной инстанции. И в данный момент он предпочитал быть скорее счастливым в объятиях Его Высочества, нежели быть несчастным вне их. Он думал, что не встречал в жизни людей, подобных Наполеону – таких ярких и живущих настолько полнокровно. Таких людей можно только любить или ненавидеть, иначе не получится… Он и любил – плохо себе воображая, что это вообще такое. Книгам, как водится, он не доверял. Восхваляемый поэтами «трепет без конца» и «дрожь души» были лишь краткими моментами, и в таком состоянии, полагал он, постоянно жить невозможно. Иначе просто сойдешь с ума. Однако, он судил о таких вещах с высоты своего положения – едва ли не впервые в жизни почувствовав себя в безопасности. У него никогда не было покровителя или заступника, взрослые обращались с ним, будто с равным, хотя и оговаривали его малые права по возрасту, и он чувствовал, что благодаря своему опыту и знаниям они лишь играют в это равноправие. В его жизни не было человека, кому он мог бы рассказать о такой несправедливости и рассчитывать, что он предпримет какие-то меры. Не было до той поры, пока не появился Наполеон – этот молчать не мог, кажется, органически. Едва встречая малейшее проявление того, что полагал несправедливым или нечестным, бросался в бой, не разбирая ни ситуации, ни обстоятельств.

-Мне кажется, - как-то тихо признался он, когда в очередной раз глубокой ночью они с Бальзаком лежали рядом, уложив голову на одну подушку.

- Мне кажется, я сойду с ума или мир рухнет, если я пройду мимо. Это неправильно. Так не должно быть. И я это исправлю.

Бальзак ничего ему не отвечал – он сам никогда не был способен на подобные порывы, от чего внутри полагал себя слабым и низменным человеком, но восхищался, видя, что на это способен принц.

Как-то зимой Наполеон вытащил его с собой на прогулку – и задержался куда дольше обычного, потому как по пути им встретились чужие сани, возница которых с управлением не справился. Выкопать их из сугроба, распутать постромки, успокоить лошадей – все это заняло немало времени, но пройти мимо человека в беде Его Высочество не сумел. Во дворец они вернулись затемно. И Бальзак только и думал о том, чтобы, подобно саламандре, влезть прямо внутрь камина, свернуться на угольях и наконец, согреться. Ощущая свою вину за случившееся и не желая слушать возражений, Наполеон растер компаньону руки и ноги, ворча, что теперь-то он и правда настоящая «ледышка», накаркал он когда-то. Усадил перед натопленным, аж ревущим от жара камином, закутав в стеганое одеяло, и сам остался рядом, обнимая, прижимая к себе. Впрочем, идиллия продлилась недолго – принц очень скоро запустил руку под теплый кокон, оглаживая чужое, лишенное покровов тело, пользуясь тем, что под одеялом этого все равно не видно. Его компаньон задышал чаще, жмурясь от нового ощущения, и не имея сил отстраниться – ему казалось, что каждый его нерв запылал. Ладонь принца пытливо исследовала чужое тело, вызывая у Бальзака все новые и новые тихие вздохи, пока, наконец, не оказалась там, где нужна была более всего.

-Ты желаешь меня, - тихо и довольно прошептал Наполеон на ухо, двигаясь очень осторожно, опасаясь причинить малейшее неудобство. Ответа ему суждено дождаться не было.

-Ты желаешь меня? – повторил он, уже спрашивая, и, хрипло выдохнув любимому в ухо, потребовал:

-Скажи, что желаешь!

Но Бальзак молчал, и прошло еще не менее четверти часа настойчивых, нежных ласк, прежде чем он покорился и сознался, повторяя то, что от него требовали.

-Я желаю вас, - едва слышно прошелестел он на выдохе.

-Сильно?

-Да.

-И только меня, правда?

-Да.

-Да… - Наполеон довольно прижал любимого к груди – а затем поднял и отнес в постель, забираясь туда же, и снова притискивая другое существо к себе.

-Не бойся, - прошептал он, - я буду осторожен. Иди ко мне…