Детектив и политика 1990 №5(9)

В последний год Коля без видимых причин сделал в институте стремительную карьеру, завел в общежитии отдельную комнату и ввел туда — этакого не бывало! — персональный телефон. Былые друзья-подфаковцы только ежились. Говорили, Колю сильно любит партсекретарь факультета Медведкин.

— Ты что это такой, как говорится, почему грустный? — он ласково глядел на Сашу, — выпить не хочешь?

— А? Да, — сказал Саша, — хочу. Я хочу выпить, — и вздохнул взахлеб, в три приема, как дитя после долгого плача.

В кафе, после первой бутылки "Вазисубани", Сашулька навзрыд выложил Попину все. Про зачетку, предателя-Георгия, Херикова, Шнурко и себя, слабовольного, который поддался, "ну понимаешь, Коля", причем под конец язык повело немного на сторону, и он слегка запутался в последовательности событий.

— Я не виноват, ну понимаешь, Коля, это все он, он! А не я, а свалят на меня, Коля, — канючил Сашулька, — вы же член партийного этого… вы мне верите? нашего парткома, — под конец Сашулька доверчиво перешел "на вы".

На Колю почему-то рассказ большого впечатления не произвел.

— Угу, — сказал Коля, — а давай поедем, как говорится, в общежитие, а? У меня там, понимаешь-вот, есть сейчас комната, а? — он просительно заглянул Саше в глаза и вложил руку в изгиб локтя, где мягко. — И там мне расскажешь про это, ну… А еще у меня есть вот, — он показал бутылку в сумке. — Я выручу, ну, выручу, если там что ты говоришь узнают, да?

Саша горестно кивнул: все было странно и лестно.

В комнате Коля, сразу закрыв дверь на ключ, постелил Саше постель, налил стакан.

— Ложись, а то ты усталый, да и я, а ты расслабляйся, расслабляйся, — Коля стал тут как-то по-особенному протягивать слова, — а в постельке еще выпьем, как говорится, раздевайся.

Саша, судорожно выпив стакан, соображал плохо, послушно лег, аккуратно положил руки поверх одеяла, как в детстве в ангине. Коля присел на край, налил еще, в темноте вино красиво переливалось, подсвеченное сквозь окно светом великого города.

— Жарко, — Коля расстегнул рубашку, потом снял. — А ты какой худенький, — он влажно провел ладонью по Сашиным ключицам, потрепал пальцем под ухом. Тело его мясисто вылезало в проймах майки, пахло потом. Сашик глазел в потолок. Смутная мысль, отголосок давних шепотков в институте, об одной нехорошей истории, за год до поступления, чуть не пятнадцать человек…

— Да ты выпивай, Саша, понимаешь-вот, ну, подыми головку, вот так…

"А я замерз, — спустя немного, уже в тумане, слышал Саша, — укроюсь, давай, укроюсь…"

(Шамиль с полуслова понял Георгия.

— Фигово только, что эта… экзамен завтра. Пересдача, — сказал он. — Мамашка бесится из-за языка… да фиг с ней, значит, сдаем Маринку?

— Нет выхода, Шамик, — мрачно сказал Георгий).

Доехав до "Октябрьской", Сашулька потянулся наверх, к воздуху. В голове стоял жаркий неразборчивый вой, как после духоты, в колени била мелкая, слабительная дрожь.

"Завтрак в тумбочке, милый", — проснувшись, прочел Саша и разрыдался в подушку — беззвучно, сотрясаясь хлипкими плечами. Просвет захлопнулся. Тело ломило. Стойкое ощущение слизистой обиды, поруганности первого в жизни искреннего раскаянья — подбиралось к дыхательным путям, забивалось и перекрывало воздух. Толчком вспомнил, что в какой-то момент стало приятно, и это-то показалось с утра самым гадким. Не выдержав, соскочил с кровати и, прикрыв полотенцем лицо, рванулся по коридору в душ.

Дойдя до странной полусекретной гостиницы "Октябрьская", Сашулька завистливо поглазел через стальной забор на дымчатые окна, на трех прохожих, гуляющих в одну сторону, потом разом в другую. И вдруг дерзко подумал — отчего это работники компартий одинаково любят в стеклах дымчатый цвет? Начиная с очков и заканчивая гостиницами? От мысли неожиданно полегчало. Скорее свернул на Полянку, опасливо обрабатывая мысль дальше, но возле винного магазина взгляд упал на прямоугольник-сороконожку, смело наклеенный на стекло телефонной будки. Сашулька машинально подступил, оперся ладонью о ручку двери:

ПРОДАЮТСЯ ЩЕНКИ

Продаются щенки бультерьера. Уникальная порода. Отличная родословная. Безупречный экстерьер. Выведены из лучших охотничьих пород Европы: нюх, выносливость, хватка. В десять раз снижено чувство боли. Недорого. Звонить круглосуточно.

Ветерок трепал тонкие ножки, татуированные телефонным номером — 244-41 -30.

Сашулька муторно уставился на объявление. Снова навалилось… Ножки издавали тихий правдивый шелест… Хватил на себя дверь, набрал, срываясь, номер.

— Да, — сказала Татьяна, — да-да. Что? Ах, это ты. Что? Хм… Хм, понятно… Вот как? Гм… Интересно… Та-ак… По-пин? Милая фамилия… Ах, даже та-ак? Угу… Угу… Это все?

— Все, Таня, — твердо сказал Саша и вздохнул.

— Ну и что?

— A-а… то есть… й-я просто…

— То есть, к чему ты это? Мне — про Гогу? Гадости? А?

— Умр… а… то есть я…

— Еще говорил кому-нибудь? — быстро спросила Татьяна.

— Н-н… н-нет…

— Ну-ну?

— Ну, к-кроме Полина… — Саша не узнавал Татьяну.

— А еще? Ну, говори! Кому? — голос настойчиво зазвенел. — Я все равно а-ха-узна…