Открыв дверь, осторожненько пронес сумку с "Агдамом" по коридору, переступая через кошек и до озноба опасаясь звякнуть: старуха не выносила запаха алкоголя почти в такой же степени, как запаха собак.
"Счастлив, хм. Я счастлив, — думал Георгий. — Она — моя". Он одиноко сидел на тахте, барабанил пальцами по живому копыту и ощущал странную раздвоенность. Копыто отзывалось глухим, неверным звуком. Он продолжал постукивать, звук постепенно захватил его подобьем мелодии, он стал подгонять мелодию пальцами, пытаясь уловить теперь в дроби подсказку, последний и ясный ответ. Но вместе со звуком откуда-то взялось и входило ощущение, деспотически располагаясь внутри — беспокойное ощущение, что не вполне реальное что-то — что? — таилось в основании счастья. Весь проект, от цоколя до отливной доски он продумал и высчитал сам. Он держал себя в строгой узде. Он не доверял волнам, а доверял суше. И вот теперь — дом окончен, и даже выкрашен, против проекта, в победные цвета. Но что-то не очень радостным было сознанье последней победы.
Хериков приехал точно в срок. Долго вытирал ноги, беспокойно стреляя глазами внутрь квартиры.
— Геныч! — оживленно крикнул Георгий ему навстречу. — Проходи!
— Здравствуй, Шамиль, — сказал Хериков.
Он выглядел сдержанным, корректным и вдумчивым.
— Ага, давай, — ответил Шамиль.
Хериков вынул четыре бутылки водки и две красного. Это было серьезно. Маринка, уже навеселе, презрительно отвернулась и переменила ноги. Она сидела так глубоко и низко в диване, что ноги невольно стояли красивым рядом "смерть Пабашкину", как выражался Арсланбек. (Звонил ей Шамиль, уже завалив экзамен, сказал лениво: "Да ладно. Че у вас там случилось? Гога? Будет. Да ладно. Я приглашаю). Зато Тамарка, обалдев от того, что пришло столько дипломатов, церемонно подала Гене руку для поцелуя не той стороной. Гена вдумчиво поцеловал широкую ладонь.
— Ой, щекотно, — сказала Тамарка.
Георгий усадил Херикова на диван, разлил.
— Ну, за всеобщий экзамен! — произнес он.
Выпили до дна. Маринка с решительным и злым выраженьем, даже не закусила. Гена вдруг почувствовал жалость. Жалость к девушке, загубленной неправильным таким образом жизни и трагическими всеми обстоятельствами.
"Бедная, — думал Гена. — Это все у ей наносное. В окружении этих подонков (он хмуро поглядел на друзей) — она не знала с ними такой правильной жизни и хорошей любви. Вот пьет, — он с нежностью посмотрел на ее профиль. — Отчего пьет? От хорошей жизни не пьют…"
— Марина, — тихо сказал он, внезапно потянувшись к ней на диване.
— Чего-о? — она брезгливо и удивленно взглянула поверх плеча.
— Марина… Не надо пить…
— Что-что-что-о-о? — развернувшись всем телом, сказала она, и от неожиданности поставила бокал на стол.
— Не надо пить, Марина, — медные глаза его, в нарушение правил, добровольно лучились.
Марина дрогнула.
— Почему? — шепотом спросила она, придвинувшись.
(Георгий, заметив, что дело само пошло на лад, подмигнул Шамилю).
— Не нужно… — Хериков оглянулся на Георгия, — они… Они хотят тебя напоить…
— Врешь? — Марина склонилась еще ближе, русые волосы коснулись Гены. — А зачем? — шепот ее стал заговорщическим.
— Чтобы… — Гена остановился.
Он спохватился — что же выйдет, если скажет как есть; "Они хотят отдать тебя мне?" "А ты-то что ж, дурак, не хочешь, что ли?" — смутно представилась ответная мысль.
— Чтобы… сама пойми. Для чего поят девушек?
— Для чего? — голубые глаза были совсем близко, прыгали чертики, она далеко назад отставила руку с сигаретой.
— Ну как же? — шепот Гены стал свистящим, — чтобы обесчестить.
Марина, не выдержав, прыснула, рассмеялась и мягко погладила его по голове свободной рукой.
— Спасибо, милый.
— Вы чего это? — Шаловливо вмешался Георгий.
— Да вот, — Марина, смеясь, кивнула на Гену, — боится, что вы меня напоите и потом исподтишка трахнете, — не совладав с дыханием, она закашлялась.
— Правильно говорит, — одобрил Георгий. — А чего ты смеешься?
Хериков, так жестоко преданный, затравленно озирался.
— Милый, плюнь на них, — сказала Марина, откашлявшись и в сердцах загасив сигарету. — Я не буду пить. Ну? — она положила руку поверх его кисти. — Пойдем потанцуем с тобой.
— Айда, — кивнул Гена.
Он не разобрал как следует, что произошло, но уловил, что ничего страшного.
— Почему ты это… так? — спросил он, осторожно обняв Марину за талию.
Она долгим, диковинным взглядом всмотрелась в партнера, уже всерьез.
— Ты шутишь? — сказала она.
— Я не шучу, — грустно ответил Гена.
— Вот это да! — Марина отстранилась и поглядела издалека, откинув голову. — Поцелуй меня, — сказала она, приблизившись. — Я не верю. Не бойся их — вот сюда, — она тихонько показала пальцем, где кончаются губы и начинается щека.
В 20.30 зазвонил прямой телефон с дачи. Как выяснится через час — родители в панике разыскивали Шамиля, опасаясь, как бы не наложил на себя руки после экзаменационного краха.
Сука, — сказал Шамиль.