Детектив и политика 1990 №5(9)

Характеристика Здислава Ш. из колонии в Т.: "Воспитанник пребывание свое в колонии описывает необъективно. Гордится плохими поступками. В сложных эмоциональных ситуациях склонен к агрессивным действиям. Не контролирует свое поведение в моменты гнева и опасности. По любому поводу впадает в состояние эйфории или депрессии. Протест выражает в демонстративной и опасной форме нанесения себе увечий. Окружил себя самыми аморальными воспитанниками. Критиковал режим в колонии, принимал участие в подготовке коллективного бунта. После дисциплинарных взысканий подросток включился в теневую жизнь колонии. С увлечением занимался спортом, однако вследствие склочного характера часто инициировал конфликты и отрицательно влиял на атмосферу в спортивной команде. Работу выполнял добросовестно только под контролем. Искал личных связей с сотрудниками колонии для того, чтобы получить для себя поблажки. Делал это с большим умением и хитростью".

Из исправилки я вышел вместе с матерью через главный вход. Оглянулся и плюнул. В городе мы встретили воспитателя, который бил меня, клавиша, который подбросил мне бритву, а потом бил меня за нее. Я думал, что убью его.

Мы с матерью зашли в костел.

Приехали домой и пошли к врачу на освидетельствование. Потом мы эти документы послали в воеводский суд в Б.

Кроме заявления, я привел имена свидетелей, бывших воспитанников из Т" которые могли дать показания и подтвердить то, что творилось в колонии. Но справедливости я не добился. Из суда пришла бумага с сообщением, что это я сам поджег себе пальцы на ногах. Поверили не мне, а воспитателям. Со злости я порвал ответ, чтобы навсегда забыть об этом страшном мире. Но воспоминания возвращаются как бумеранг. И как ты этого ни жаждешь, а забыть все-таки невозможно. Старые раны и давняя боль терзают сильнее новых страданий.

Вот уже три года как я на свободе, мне уже исполнилось 20 лет. Я, верно, сильно изменился. Три года тому назад я поклялся, что никогда больше не попаду в тюрягу, что буду беречься и буду осторожным. Не поддамся на провокации ни гитам, ни милиции. Ну и не попался пока, не пришил себе параграф. А это было трудно. Чертовски трудно.

Вкус свободы

Проведешь несколько лет в исправилке и отвыкаешь от нормальной жизни. Вообще жить не хочется, человека в себе перестаешь видеть и уважать самого себя. Кореши пишут мне, что они сломались. И молодые из исправилки, и постарше из уголовников. Я получаю от них письма, бывает, и встречаемся. Я пытаюсь понять их, но все меньше мне это удается. Многие из них выходят на свободу с одной мыслью, что скоро опять сядут, потому что их место — там, и только там они чувствуют себя по-человечески. Плохо им на свободе, потому что эта система уже не для них. Их хватает только на то, чтобы склеить герлу и раскрутиться на полную катушку. А для этого нужны деньги, много денег. Ну, а откуда их взять? Остается только "преступить закон". И снова возвращаются туда, откуда только что ушли. За решетку. Я сам очень плохо живу, едва свожу концы с концами, а ведь вкалываю на совесть, потому что я должен так работать. Одно лишь подозрение — и я снова в тюряге. Таких, как я, не жалеют. И я не халтурю, не мухлюю, потому что не хочу рисковать. Просто мне надо быть осторожней, чем другим. Вся моя жизнь может поломаться от любого пустяка. Я уже заклеймен. Больше всего в жизни я не хочу опять попасть в тот кошмар. Меня трясет от ужаса, когда я думаю об этом.

На воле, правда, тоже не сладко, но я уже привык, приспособился как-то. В исправилке воспитатели оторвали меня от решеток, когда я хотел повеситься. И этим самым приговорили меня к самому страшному наказанию: гнусно прозябать с ярлыком обреченного, изгоя. Я помню об этом постоянно, ежеминутно, даже когда выпадают маленькие радости. Я боюсь самого себя, того, что во мне. Боюсь, что если кто-нибудь развлечения ради прицепится и назовет меня вором, бандитом, уголовником, то я сорвусь и сотворю с ним что-нибудь. Или уже раз и навсегда покончу с собой. Придумаю такую смерть, что меня никто не откачает. А иногда мне кажется, что я двинулся, что я не потяну. Тогда я кидаюсь в запой, и сдержать меня невозможно. Свежая боль режет по старым, незатянувшимся ранам.