Детектив и политика 1991 №5

Какие-то основания для этого были: как и Кирилл, Наташа немного комплексовала — единственная среди нас, она ничего не писала. Тимур попытался было пристроить ее к литературной критике, и она даже опубликовала несколько рецензий, но конкуренции не выдерживала даже среди критикесс, не говоря уже о критиках мужеского пола. Как-то ей недостаточно было быть просто женщиной, явно или тайно обожаемой всеми нами. Как женщина она была у нас вне конкуренции — по той простой причине, что рядом других не было и не предвиделось. Жена Саула не в счет — умная, красивая, но совершенно чужая нам, врач-гинеколог по профессии; он ее редко приводил, потому что мы при ней как-то конфузились, а ее шутки и вовсе ошарашивали нас своим трезвым цинизмом. Про какую-то излишне кокетливую особу она, к примеру, сказала: "Можно подумать, что у нее между ног нечто иное, чем у остальных", и хоть это было остроумно, но как-то уж слишком грубо. Да и ей наша болтовня была; похоже, скучновата — так что Наташе повезло: она не успела ее возненавидеть. А Саула я отчасти понять могу — я бы, наверное, тоже не выдержал. Хотя у Саула были дополнительные, а может быть, даже главные причины. Все опять-таки упиралось в Кирилла.

Пора вывести на сцену еще одного героя — незримого, коллективного, вездесущего. Без него бы весь этот сюжет не состоялся — Наташа не ушла бы от Тимура, Саул не попал бы в психушку, Кирилл не стал бы вероятным кандидатом на Нобелевку. Да и моя карьера сложилась бы совсем иначе.

Итак, Наташа уже верховодила среди нас, пользуясь своими женскими чарами, но прикрывая их идеологическим флером. Тимур продолжал пестовать Кирилла, который кончал за партой своего "Дон Кихота", а на жизненной поверхности ушел в глухую оборону, защищаясь от участившихся нападений на него Наташи. У Саула взяли в "Юности" первый том его караимского эпоса с жутко смешной главой про Сталина, который пытается понять, что же это за племя и как ему с ним поступить. А у меня в "Совписе" поставили в план будущего года мой первый сборник стихов. Все были при деле, никаких туч на горизонте. В это время и исчез Кирилл. Вышел утром из квартиры на Беговой, а обратно не явился. В Суздале его тоже не оказалось — обеспокоенная мамаша обратилась в милицию, был объявлен всесоюзный розыск. Из нас больше всех нервничала Наташа, тогда мы думали — из-за чувства вины перед Кириллом. В последний вечер, накануне исчезновения, она над ним как-то особенно глумилась.

Появился он так же неожиданно, как исчез, — спустя полтора месяца. Обросший, молчаливый, без объяснений — и забился в свой угол за ширмой, который на самом деле был сегмент, а не угол. А через два дня во всем признался Тимуру. Учитель нас немедленно собрал. Наташа тоже присутствовала.

Тимур напомнил о нашей изначальной клятве — ничего друг от друга не скрывать, интересы нашего братства превыше личных (для него это так и было, для него одного). Он спросил, есть ли у нас в душе или на памяти хоть что-то, что мы скрываем. Мы молчали. Тогда он стал спрашивать каждого по отдельности, и каждый ответил, что есть.

— Меня не интересуют ваши сердечные тайны. Вы знаете, что я имею в виду. С кого начнем? — спросил он и, выждав секунду-другую:

— С меня, — и рассказал нам о вызове в КГБ.

Дело в том, что трое из нас — Тимур, Саул и Кирилл — подписали так называемое "шахматное" письмо в защиту политзаключенных, и вот теперь всех 64 подписантов стали разными способами и в разных организациях шантажировать. Я оказался не у дел, чему поначалу огорчился, так как меня просто не сочли достаточно известным, чтобы предложить подписать это злосчастное письмо: подписи под ним были своего рода доской почета нашей отечественной литературы. Но в КГБ этого не знали и решили, что я смалодушничал плюс, конечно, что я русский, в то время как среди подписантов было, как всегда, много евреев. Короче, меня единственного вызвали в гебуху, чтобы морально поддержать, и предложили более тесное сотрудничество, а когда я отказался, пригрозили остановить книгу стихов. Но я понимал, что со мной они блефуют — слишком заняты теми, кто подписал письмо, а не теми, кто его не подписывал. Между прочим, то, что мне не дали его подписать, — чистая случайность, так как к тому времени уже был опубликован в "Новом мире" мой цикл "Похвала тирану", который вызвал такую полемику в нашей обычно бесполемичной печати. Вообще, они грубо работают и мало что знают — меня удивило не их предложение, а их предположение, что я могу стать стукачом в нашем литературном квартете.

Тимуру же этого не предложили.

На душе в эти дни у меня было прескверно.

Почему не поделился с Учителем? Да потому что с меня взяли расписку о неразглашении! Как выяснилось, с остальных тоже — вот мы и молчали.

От Тимура потребовали, чтобы он снял свою подпись с письма 64-х. Тимур обещал подумать.

Саулу сказали, что его караимский эпос будет напечатан в журнале — пусть немедленно откажется от издания в "Посеве".