Вернемся, однако, в тот, 1934 год, что казался таким счастливым. Но все мы были уже обречены, не подозревая этого. Старые русофилы Маджаров, Бобчев и народные демократы Малинов и Мушанов — все эти великолепные старцы видели в Раскольникове представителя вечной братской России и наперерыв приглашали его, чтобы поговорить о перспективах славянства. Хотя в то время в линию советского руководства не входила экзальтация славянских чувств, Раскольников, видевший далеко вперед, знал, что эти чувства славянской солидарности всегда могут быть полезными, и не прерывал своих собеседников, искренне интересуясь их идеями. Маджаров, Бобчев, Малинов и Мушанов были на редкость представительными фигурами. От них веяло подлинным русофильством, далекими откликами войны 1878 года, Шипкой, спорами великих держав, окорнавших русскую победу.
В марте 1935 года ремонт нашего дома закончился, и мы с радостью покинули "хотел Болгария". Двухэтажный дом полпредства снаружи и внутри сиял чистотой. Всюду пахло краской. Весь второй этаж занимали приемные и наши частные комнаты. Мы стали устраивать все по нашему с Федей вкусу. От старого посольства не осталось ничего. Надо было заново меблировать шесть приемных комнат и пять наших. Кроме того, надо было приобрести ковры, картины, гардины, посуду, хрусталь, серебро и т. п. Мы не хотели делать это кое-как, на скорую руку. Ведь посольство устраивается на долгие годы и не меняется с каждым новым полпредом. Еще во время нашего пребывания в Москве, перед отъездом в Софию, мы с Федей купили в антикварных магазинах прекрасную старинную мебель: маленький французский салон Людовика XVI, несколько картин и ваз. В Берлине мы купили столовую, а в берлинском торгпредстве еще четыре или пять очень хороших картин, из числа тех, что тогда продавались на валюту. Там же были куплены и ковры. Посуду и хрусталь мы заказали в Праге, мебель для кабинета полпреда была куплена в софийском магазине Гольштейна. Непременные на стенах кабинета полпреда портреты вождей были присланы из Москвы и заняли места по рангу.
Как только устройство дома было в главном закончено, мы дали большой обед для правительства и дипломатического корпуса. Повар, бай Никола, постарался, и обед вышел на славу. На мне было воздушное платье из розового тюля. Федя надевает фрак и просит меня застегнуть первую пуговицу крахмальной рубашки. Он очень красив, и я любуюсь им.
Чтобы отдать все обеды и приемы, на которые мы были приглашены, нам пришлось часто принимать. Из дипломатического корпуса мне запомнились сердечный и веселый чехословацкий посланник Прокоп Макса, с которым мы сразу подружились, французский посланник Лябуре с женой, оба высокие, холодные, застегнутые на все пуговицы. Ничего от галльской живости и приветливости. Турецкий посланник Беккер, маленький, плотный брюнет со сладкой ласковостью в глазах. В то время отношения СССР с Турцией были очень дружественны. Венгерский посланник, не помню его имени, но ясно вижу его, неизменно любезный и галантный, попытавшийся флиртовать со мной. Польский — Тарновский, я с ним часто танцевала вальс на балах, его жена, красивая и элегантная женщина, возила меня с визитами — ее муж был дуайен дипломатического корпуса. Итальянский посланник Сапуппо был дипломатом новой школы. Муссолини к этому времени прибрал к рукам дипломатическую службу, поэтому все чаще и чаще итальянские дипломаты были явно близки к фашизму. Помню также немецкого поверенного в делах принца Шаумбург-Липпе. В Болгарии в это время большим уважением и влиянием пользовался папский нунций кардинал Ронкалли — много лет спустя папа Иоанн XXIII.
Интерес к нам не понижался. Советское посольство было всегда центром внимания всей прессы. Каждый наш прием привлекал толпы зевак у подъезда, газеты во всех подробностях описывали мои туалеты: глазам не верила, как мои платья, довольно скромные, могли казаться журналистам последними "креасьон” самых элегантных парижс-ких домов. Федя подшучивал надо мной: "Теперь по крайней мере у "соседей" есть материал, чтобы заполнить твое "дело". Как Федя был добр ко мне! Как мы любили друг друга!