Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

В середине 1933 года Раскольников получил новое назначение в Копенгаген. После бесчисленных прощальных приемов в начале сентября был назначен день нашего отъезда. Было грустно покидать Эстонию и друзей, но манили и "другие берега". На пароходе мы уплывали в Стокгольм. На пристани собралась огромная толпа провожающих — дипломатический корпус, официальные лица, журналисты, частные наши друзья и знакомые. Мне надарили массу цветов, вся ванная в нашей каюте была заполнена ими. Я никогда не видела такого огромного количества букетов. Сердечно распростившись со всеми, мы поднялись на палубу. Скоро готические башни Вышгорода растаяли в сиреневой мгле сентябрьского вечера.

В Стокгольме на пристани нас встретила Александра Михайловна Коллонтай, полпред в Швеции. Я много слышала о ней от Феди, знавшего ее давно, по разговорам в Москве — о ее книге "Любовь пчел трудовых", по заграничным газетам, писавшим часто о ней — о ее "шарме", о ее туалетах, мехах, бриллиантах. О ее дипломатических талантах тоже. В то утро в Стокгольме я увидела ее впервые. Передо мной стояла женщина невысокая, уже немолодая, начинающая полнеть. Но какие прелестные живые и умные глаза! Она пригласила нас остановиться в полпредстве и провести в Стокгольме несколько дней. Полпредство занимало небольшую, довольно скромную виллу. Мы завтракали с Александрой Михайловной в уютном, скандинавского стиля ресторане, где ее хорошо знали. Разговор коснулся Мексики, куда Наркоминдел хотел послать Раскольникова четыре года тому назад, но в Мексике произошел очередной политический переворот, и новое правительство порвало дипломатические отношения с СССР. Александра Михайловна несколько лет была полпредом в Мексике. Она любила эту страну, импульсивность и революционный пыл ее народа, грандиозную красоту ее природы и остатки древней цивилизации. В разговоре, между прочим, Александра Михайловна заметила, что никогда нельзя вполне положиться на то, что пишут журналисты: "Во всем мире пишут о моих туалетах, о моих жемчугах и бриллиантах и почему-то особенно о моих манто из шиншилл. Посмотрите, это прославленное манто сейчас на мне". Мы увидели довольно поношенное котиковое манто, которое можно было принять за шиншиллу только при сильном воображении. "Что же касается бриллиантов, то на жалованье полпреда можно купить только стекляшку", — прибавила Александра Михайловна. Позже я вспомнила об этом в Софии, читая в болгарских газетах описания моих "сногсшибательных" туалетов. Федя сказал мне однажды, как будто шутя: "Твоя популярность в эстонском обществе и твои "наряды", конечно, уже известны в кабинетах ГПУ". Я изумилась, почему моя скромная персона могла интересовать это важное учреждение.

Александра Михайловна показала нам Стокгольм, прекрасный северный город, аристократически строгий, где новая архитектура не нарушала гармонии старого скандинавского ансамбля. Я спросила о Сельме Лагерлеф. Александра Михайловна была лично с ней знакома и любила ее книги. Я вспомнила голодное и холодное время в Петрограде 1919 года. Папа читал нам "Чудесное путешествие мальчика по Швеции" — и мы с Галей забывали и холод и голод. Позже я прочитала "Сагу о Йесте Берлинге" и несколько раз ее перечитывала. Сельма Лагерлеф возбудила во мне интерес и любовь к скандинавской литературе. Сигрид Унсет и замечательная трилогия "Дочь Лавранса", драмы Ибсена и незабываемые романы Гамсуна были увлечениями моей юности.

А.М. Коллонтай возила нас и по окрестностям Стокгольма. Три дня пролетели быстро, на утро четвертого мы уехали в Копенгаген.

II. Болгария

Помнишь ли, помнишь ли тихия двор,

Тихия дом в белоцветните вишни…

Повторяя эти строфы, я вижу себя на краткое мгновение снова в белом доме в Софии, ранним утром в Розовой долине, в Болгарии, где мы проводили, не зная того, последние годы счастливой жизни. В несколько секунд я снова переживаю эти медленные длинные дни болгарского лета, наполненные только миром, бездумным счастьем. Я вижу золотые поля Копривштицы, древнюю фракийскую долину. Даже теперь, после стольких лет и событий, воспоминание о Болгарии — это полнота бытия. Для меня она летний полдень, застывший навсегда в дивном своем равновесии.

Ф.Ф. Раскольников был первым советским посланником в Болгарии. После переворота 19 мая 1934 года Кимон Георгиев, захватив власть, решил установить дипломатические отношения с СССР, прерванные в 1914 году, когда Болгария оказалась союзницей Германии. М.М. Литвинов, предлагая этот пост Раскольникову, писал ему, что он самая подходящая кандидатура. В этой стране никогда не ослабевали любовь и интерес к русским "братушкам". Белые или красные, царская Россия или советская, неизменно любят болгары великую родственную страну.