Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Наркоминдел мало интересовался странами, не играющими главной роли в мировой политике. Кроме Соединенных Штатов, Англии, Германии, Франции, в меньшей степени Италии (не считая Японии), все другие государства считались второстепенными. Полпреды этих стран жаловались на такое положение. Раскольников особенно ясно видел это в Болгарии. Несмотря на огромный интерес болгар ко всему русскому, будь то политика, экономика, литература, театр или музыка, Раскольникову редко удавалось, несмотря на все усилия, добиться, чтобы ученые, артисты, писатели приезжали в Болгарию. За все четыре года я помню только приезд композитора Прокофьева, и то потому, что он жил в то время за границей и мог ездить, куда ему вздумается. К столетней годовщине смерти Пушкина, которая отмечалась в Софии, никто из приглашенных советских пушкиноведов не получил разрешения приехать в Болгарию, несмотря на то что русский язык и культура хорошо известны болгарам. Один ученый получил разрешение приехать — это был специалист по паразитологии. Болгары рвались в СССР. Но их приглашали очень редко. Понадобился целый год хлопот, переписки, напоминаний, чтобы Москва пригласила профессора Асена Златарова, председателя Советско-болгарского общества дружбы.

1 декабря 1934 года внезапное известие: Киров убит в Ленинграде бывшим троцкистом или зиновьевцем Николаевым. Из СССР доходят слухи, что 30 или 40 тысяч коренных жителей Ленинграда изгоняются из их родного города. С убийством Кирова начинается укрепление власти Сталина.

В одно из наших путешествий по Болгарии я заразилась брюшным тифом. В нашем белом прохладном доме проболела я много недель. Конечно, в газетах ежедневно печатался бюллетень о состоянии моего здоровья. Дом был засыпан цветами, присылаемыми отовсюду. Много ночей я провела в бреду. Федя окружал меня самым нежным, самым внимательным уходом. У меня ничего не болело, но была высокая температура и страшная усталость. Мне казалось, что моя спальня полна какими-то людьми, они были всюду, садились ко мне на постель. Я умоляла: "Выгоните этих людей. Они меня смертельно утомляют". Доктор приходил каждое утро и вечер. Когда наконец он разрешил мне встать, я не могла держаться на ногах. Федя на руках вынес меня на балкон. Радость охватила меня, и я вскрикнула: "Феденька, даже если все в жизни будет потеряно, отнято, стоит жить ради кусочка синего неба". Сколько раз потом, когда все было отнято, потеряно, я вспоминала эти слова. Жить только ради кусочка синего неба показалось мне очень трудным…

III. Лето 1936 года в Москве

"Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей!" — кричали белые буквы на красном кумаче плаката, протянутого через весь зал пограничного вокзала в Негорелом. Под лозунгом — портрет "отца народов": желтые глаза, черная щетка усов, низкий лоб, кавказского типа лицо. На портрете оспины, конечно, отсутствуют. Но год тому назад я удостоилась быть представленной "хозяину", поэтому детали его лица были мне знакомы.

Стояло лето 1936 года. Мы с Федей ехали из Болгарии в Москву, чтобы провести там часть очередного отпуска. Поужинав в ресторане вокзала, мы отправились в свой вагон. Спускался тихий июльский вечер. На западе еще горела заря. В купе международного вагона было жарко. Но как уютно убаюкивал плавный ход поезда, какой приятно манящей казалась прохлада белых простыней на уже приготовленных постелях, как радостно было думать, что завтра мы окажемся в Москве среди родных и друзей. Мы долго стояли у открытого окна. Июльский ветерок шевелил занавески и доносил запах полей: сухой — спеющей ржи, сладкий — сохнущего сена. Я смотрела на профиль моего мужа, красивого, синеглазого, и в который раз думала, что никогда не перестану восхищаться им, никогда не перестану любить его.

Я знала, что судьба нашей страны сильно беспокоила Раскольникова все последние годы. Он до страдания возмущался беспощадной жестокостью насильственной коллективизации. Диктатура Сталина, которая усиливалась и укреплялась с каждым днем, казалась Феде опасной. Загадочное убийство Кирова, проникновение НКВД во все поры общественной и государственной жизни страны и личной жизни граждан очень его тревожили. Он возлагал надежды на намечающийся политический поворот, который обещала новая конституция. Всем хотелось верить, что страна находится накануне каких-то важных перемен.