Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

В нашем номере постоянно толпился народ: приходили родные, друзья, знакомые. Каждый день бывал "Боречка Малочка", как звал мой муж Бориса Федоровича Малкина. Он был в то время директором ИЗОГИЗа — наш большой друг, человек разносторонней культуры, тонких чувств и нежной души. Б.Ф. Малкин был старым членом партии, однако при каждой чистке его исключали, потому что он материально помогал своему старому и больному отцу — бывшему торговцу в Пензе. Раскольников в этих случаях активно вмешивался — ездил в ЦК партии, писал в ЦКК, и дело кончалось тем, что Борису Федоровичу возвращали партийный билет. Федя и он часто говорили и спорили о советской литературе. Приятель Маяковского, Малкин интересно рассказывал о русском футуризме, о поэтах первых лет Октября. Однажды он пришел к нам рано, никого еще не было. Немного смущаясь, он спросил: "Феденька, скажите, правда ли, что пишут в газетах, будто нигде в мире нет такой великолепной гостиницы, как "Москва"?" Федя улыбнулся и похлопал "Малочку" по плечу.

Помню Александра Яковлевича Аросева. Он приходил веселый, весь какой-то "бельфамистый", наполненный огромной жизненной силой, и с ним разговоры велись без всяких оговорок и недомолвок. Он жаловался, что к нему на "верхах" плохо относятся. Его даже упрекают в "моральном разложении", упрек очень серьезный по тогдашним временам. Он долгие годы был полпредом в Праге, не считал нужным скрывать свое восхищение Парижем. Долголетняя дружба связывала его с В.М. Молотовым, но она не спасла Аросева от гибели в годы "культа личности”. Александр Яковлевич только что вернулся окончательно из Праги. Ему на первых порах дали пост председателя Правления ВОКСа, но вскоре он был снят, и его поглотила бездна. До этого мы были у него в гостинице. Он приехал из Праги с молодой женой-чешкой и маленьким ребенком. "Троцкистка" — шептались в Москве. Бедный Аросев уже хорошо отдавал себе отчет в опасности своего положения. Он еще шутил и старался казаться беззаботным, но тревога явственно сквозила в его глазах.

Часто появлялся у нас Борис Пильняк. В то лето Борис с Кирой уже жили в Переделкине, в своей новой большой даче. У них родился сын, названный Борисом. В Переделкине в этот год был разгар строительства. Писатели, которым посчастливилось получить дачи в этом поселке, с большим интересом и увлечением занимались благоустройством своих домов, делясь опытом с друзьями. Вера Инбер ходила по Переделкину в пестрой пижаме в поисках рабочих, которые могли бы сделать скандинавский камин в ее столовой. Кто-то предлагал переименовать Переделкино в "Перестройкино”, намекая на необходимость "перестроиться”, к чему неустанно призывала писателей критика.

В.Г. Лидин и Л.М. Леонов поселились рядом. В каждый наш приезд в Москву мы неизменно посещали и Лидина, и Леонова и провели немало приятных и интересных часов у них. Мария Александровна и Татьяна Михайловна были очень милые и гостеприимные хозяйки. Много лет спустя, после всех катастроф и войны, мы с Музой, дочерью Раскольникова, и моим вторым мужем, профессором Страсбургского университета, приехали в Москву. Милые Владимир Германович и Мария Александровна Лидины с их дочерью Аленушкой тепло и задушевно приняли нас. Владимир Германович потом писал мне и присылал свои новые книги. Л.М. Леонов принял нас, когда нас привела к ним на дачу Тамара Владимировна Иванова. В один из приездов в Москву мы с Федей познакомились, кажется, именно у Леонова, с известным знатоком русской литературы, по происхождению русским князем, Святополком-Мирским. Он только что приехал в Москву, вывезенный из Англии Сокольниковым. В тогдашних московских условиях он производил впечатление заброшенности и какой-то неприкаянности. Чувствовалось, что он был не в своей тарелке. Его статей не печатали, и он, вероятно, жил "на хлебах" у некоторых писателей. Так, Анна Абрамовна Берзин, жена Бруно Ясенского, немилосердно подшучивая над его княжеским титулом и дефектами зубов, поддерживала его и помогала.

Федя пригласил его пообедать с нами. Он принял приглашение. Большой знаток эмигрантской литературы, он, видимо, опасался говорить о ней и, кроме нескольких не очень лестных отзывов об эмигрантских писателях, ничего не сказал. Он ходил по Москве, всюду натыкаясь на острые углы советского быта.

— Зря Сокольников вывез его из Англии, пропадет он здесь, — сказал мне Федя.

Но вернемся к лету 1936 года. С Пильняком мы зашли на дачу к Всеволоду Вячеславовичу Иванову, с которым Раскольникова связывала большая дружба. У него мы застали Арагона и Эльзу Триоле. Тамара Владимировна, жена В.В. Иванова, одна из самых красивых по-славянски женщин, которых я когда-либо встречала, очень приветливо, как всегда, встретила нас. Выпив пиалу неизменного зеленого чаю, мы ушли. Ничто не предвещало, что эта встреча Раскольникова и В.В. Иванова будет последней.