Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Часы пробили шесть, а Феди все еще не было. Многие гости ушли. Наконец в девятом часу появляется Федя. Я сразу поняла, что с ним произошло из ряда вон выходящее. Кажется, никто ничего не заметил. Как только все гости ушли, Федя сказал:

— Вообрази себе, Муза, я был арестован сегодня!

— Как арестован? Где?

И Федя рассказал мне следующую историю. У моей сестры была комната в маленьком одноэтажном доме с печным отоплением. Печка, обогревающая две смежные комнаты, выходит в общий коридор, чтобы жильцы могли топить, не беспокоя друг друга. Раскольников, приводя в порядок свой архив, сжигал в печке все ненужные бумаги, не имеющие никакого интереса, вроде старых пропусков в Кремль, пригласительных билетов и т. п. Вдруг, не постучав, в комнату врывается молодой парень и, хватая из рук моего мужа приготовленные к сожжению бумаги, грубо спрашивает:

— Вы что здесь жжете, гражданин?

— А вам какое дело? Кто вы такой?

— Я из уголовного розыска, — и агент показал удостоверение. — А вы кто будете?

Раскольников протянул дипломатический паспорт. Высокое положение гражданина, жгущего бумаги, удивило и озадачило парня. Раскольников объяснил, что он жег, и спросил, каким образом в уголовном розыске стало известно о таком "преступлении".

— Да нам позвонили из одного учреждения.

— Из Наркомвнудела?

Парень кивнул утвердительно.

— Кто-то им донес, что неизвестный гражданин сжигает какие-то бумаги. Нам приказали проверить, в чем дело. Вы, гражданин, подождите здесь вот с этим малым, а я пойду позвоню.

"Малый" — мужичок в ватнике, несмотря на жару, — оказался дворником, и Раскольников понял, что он находится под арестом. Через некоторое время агент уголовного розыска вернулся.

— Можете быть свободны, — покровительственно сказал он Раскольникову.

Это происшествие взволновало Раскольникова. Оно с наглядностью показало ему, под каким строгим надзором находятся все советские граждане. Агенты НКВД, "сексоты”, проникают даже в такие маленькие коммунальные ячейки, населенные преимущественно рабочими, какой был дом, где жила Галя.

Этот инцидент приобрел особенно зловещий характер в связи со всеми другими такого же рода случаями, о которых шептались в Москве.

Свидетелем одного из них Раскольников оказался совершенно случайно. За несколько дней перед этим ему пришлось зайти в НКВД по какому-то делу. В коридоре этого учреждения он встречает своего знакомого, старого большевика, председателя "Общества бывших политкаторжан” Галкина. Раскольников громко поздоровался с ним, но тут же был грубо одернут чекистами, сопровождавшими Галкина. Тут только Раскольников заметил, что Галкина вели вооруженные чекисты.

— Я арестован, Федор Федорович, — грустно сказал Галкин.

В ту ночь мы почти не спали, перебирая все намеки и недомолвки, все слухи о таинственных перемещениях, арестах. Нам стала понятна удушающая атмосфера Москвы. Два последних дня были особенно тяжелыми. Впервые мы рвались поскорее уехать.

На следующий день мы провожали Антонину Васильевну и Шурика с женой. Они возвращались к себе в Ленинград. Светлые, наполненные слезами глаза матери с любовью и нежностью не отрывались от Феди. Разлука предполагалась недолгой. Федя обещал, что мы приедем к Новому году. Александр Федорович ласково подшучивал над волнением матери. В тот солнечный июльский день на перроне Октябрьского вокзала никто из нас не предчувствовал катастрофу, которая обрушивалась на нашу страну, на нашу семью и не пощадила никого. До сих пор мне хочется верить, что поезд унес от нас мамочку и Шурика с Таечкой куда-то далеко, где они еще живут и где ничего страшного не случилось.

За несколько дней до нашего отъезда Михаил Кольцов пригласил нас к себе, в новую квартиру в Доме правительства. Квартира была обставлена заграничной мебелью, легкой и удобной. Михаил Кольцов собирался уезжать в Испанию в качестве корреспондента "Правды”. На самом же деле его полномочия были гораздо более широкими. Лиза, жена Кольцова, угощала нас прохладительными напитками явно не советского происхождения. Кроме нас с Федей, у Кольцова были молодая пухлая блондинка, его секретарша-немка и Мехлис, высокий сутулый и хмурый человек, в то время редактор "Правды". Это была новая звезда на советском партийном небосклоне. Скорее метеор, так как его блистательная карьера, вершиной которой был очень высокий пост военного стратега, кончилась плачевно.