Детектив и политика. Выпуск 3, 1989

Настал роковой день. Против нашего обыкновения, утром мы не пошли на пляж (мы жили на Лидо), но сразу отправились в Венецию. Около полудня мы сидели у Флориана. Федя просматривал несколько французских и итальянских газет, а я рассеянно следила за толпой веселых туристов, слушая шелест голубиных крыльев. Вдруг Федя протягивает мне газету: французская газета объявляла о начавшемся в Москве процессе Зиновьева, Каменева и еще 14 видных большевиков. Они обвинялись в убийстве Кирова, подготовке убийства Сталина, в измене родине и т. п. Все подсудимые сознавались в невероятных преступлениях. Раскольников купил еще несколько газет, на всех языках, но и в них мы нашли те же известия. Сомнений не было, в Москве открылся "процесс ведьм". Тут же, на площади Святого Марка, Раскольников заявил мне: "Муза, ни одному слову обвинения я не верю. Все это наглая ложь, нужная Сталину для его личных целей. Я никогда не поверю, что подсудимые совершили то, в чем их обвиняют и в чем они сознаются…"

В одно мгновение зловещая тень затмила светлый облик Венеции, и на долгие годы тяжкий гнет her на наши сердца.

Каждый день мы с нетерпением ждали газет. Диким бредом казалось все, что говорилось на процессе. Мы решили поехать в Рим, чтобы там в полпредстве узнать, может быть, что-либо более точное, чем то, о чем писали газеты здесь.

В Риме в это время полпредом был Борис Ефимович Штейн. Он был из литвиновской когорты дипломатов. За последние годы Литвинов, пользуясь доверием Сталина, обновил состав Наркоминдела своими дипломатами. Это были люди умные и дельные, но не имевшие политического влияния. Послов типа Антонова-Овсеенко, Раскольникова, Аросева или Сокольникова становилось все меньше. Борис Ефимович принял нас очень дружески, свозил на свою дачу в Санта-Маргерита, где мы провели приятный день в его семье. Советник полпредства Гельфанд, которого мы знали по нашим наездам в Рим раньше, тоже был там. Но и Штейн, и Гельфанд явно избегали говорить о московском процессе и довольствовались пересказом статей "Правды" и "Известий". Раскольников не настаивал. Однажды в воскресенье на пляже в Кастель Фузано, куда нас привез Штейн, мы услышали веселый возглас: "Бонджорно мио каро Амбашаторе!" Молодой, красивый итальянец в трусиках приветствовал Штейна. Это был граф Чиано, министр иностранных дел, зять Муссолини. Он провел с нами полчаса, веселый, уверенный в себе и в незыблемости мира. На этом же пляже, читая итальянскую газету, сообщавшую о многочисленных арестах в Москве, в списке арестованных Раскольников увидел свою собственную фамилию. В то время Москва еще опровергала известия о массовых арестах, но вскоре замолчала, и постепенно лица, названные в иностранной прессе, подвергались аресту, суду или исчезали бесследно.

Гробовое молчание в полпредстве в Риме было гнетущим. Мы решили уехать. Но куда? Вернуться в Софию раньше срока из отпуска показалось бы странным. Ведь надо было делать вид, что ничего особенного не случилось. И мы уехали в Неаполь. В отеле "Санта Лючия" мы провели три дня. Из Неаполя мы уехали на Сицилию. Посетили Палермо, Агриент, Сиракузы и провели несколько дней в Таормине. Это было странное путешествие. Древние руины храмов Агриента и Селинунта, театр Сиракуз, прелестная Таормина у подножия Этны, пейзаж "великой Греции" виделись нам в каком-то нереальном освещении. В Палермо мы сели на итальянский пароход и отплыли в Истанбул. На пароходе Федя читал новый роман Чарльза Моргана "Спаркенброк" и переводил мне некоторые главы. Стояла прекрасная погода. Путешествие по "морю богов" могло бы быть совсем иным несколькими неделями раньше. Мы провели день на Родосе, день в Афинах. Полпред Кобецкий приехал за нами в Пирей, и мы завтракали у него. У Кобецкого был явно подавленный вид. На вопрос Феди, что пишут советские газеты, он отделался общими фразами. Конечно, о казни Зиновьева, Каменева и других не было сказано ни слова, хотя все думали только об этом. Через несколько дней Восточный экспресс уносил нас в Софию…

Мы с радостью вошли в белый посольский дом в Софии, с какой-то невероятной надеждой, что здесь ничто не изменилось. Но уже на пороге нас ждал неприятный сюрприз: корреспондент ТАСС Григоренко не вернулся из Москвы. Его перепуганная жена собиралась уезжать на днях.