В октябре Раскольников получил с диппочтой письмо от Н.Н. Крестинского, заместителя Литвинова, в котором он предлагал Раскольникову пост полпреда в Мексике. О согласии надо было телеграфировать шифром без названия страны. Раскольникову это показалось странным: с Мексикой несколько лет дипломатические отношения были прерваны и не было никаких признаков их возобновления, тем более назначения туда полпреда. Пораздумав, Раскольников ответил, что от Мексики он отказывается. Позже Федя думал, что это был предлог заманить его в Москву.
В декабре я узнала, что жду ребенка. Наша радость омрачалась вестями из Москвы, все более и более тревожными.
Начало 1937 года ознаменовалось открытием в Москве второго процесса. Во главе группы обвиняемых — партийные и государственные деятели Ю. Пятаков и К. Радек. Подсудимые обвинялись в убийстве Кирова, в подготовке убийства Сталина, в организации вредительских акций в СССР по наущению Троцкого (для этого Пятаков якобы встречался с Троцким), в шпионаже в пользу иностранных разведок и т. п. Все подсудимые признавались во всех преступлениях.
Пятаков обвинялся в том, что в декабре 1935 года он летал в Осло на свидание с Троцким для получения "вредительских и шпионских директив". Мы с Федей сразу же вспомнили, что вечером 12 декабря 1935 года мы уезжали из Москвы в Берлин. На вокзале нас провожал посланник Болгарии в Москве Михалчев. Издали мы увидели на перроне Пятакова, которого провожали несколько человек. Пятаков приветствовал нас, махая рукой. 13-го мы переехали границу. В этот же день мы видели Пятакова в вагоне-ресторане. 14 декабря утром наш поезд прибыл в Берлин. Пятаков сошел на Силезском вокзале, мы по обыкновению на Фридрихштрассе, ближайшей к Унтер-ден-Линден, где находилось полпредство. Там мы всегда останавливались. По обычаю и на этот раз полпред в Германии Я. 3. Суриц пригласил нас на обед. Яков Захарович, которого Федя знал еще по Афганистану, был очень осторожным и тактичным человеком. "Лукавый царедворец", — шутил Раскольников.
Привожу "Записки" Ф.Ф. Раскольникова:
Большой педант, он (Суриц) строго соблюдал протокол. Поэтому за обеденным столом в тот памятный день 14 декабря 1935 года все гости были рассажены по чинам. Справа от Сурица сидела жена В.М. Молотова Полина Семеновна Жемчужина,
Таким образом, 12, 13 и 14 декабря, когда Пятакову по обвинительному акту полагалось летать на аэроплане в Осло для свидания с Троцким, он на самом деле смирно ехал из Москвы в Берлин и обедал на квартире полпреда в обществе Жемчужиной и моем. Почему же молчали Жемчужина и Суриц? По той же самой причине, по которой молчал и я. Если бы у кого-нибудь была хоть тень сомнения, что Сталина обманывают, водят за нос, то ему давно открыли бы глаза и фактами доказали бы вздорность обвинений Вышинского. Но все знают, что дело не в Вышинском, а в Сталине. Он — автор чудовищных обвинений, он знает, что все обвинения и самооговоры подсудимых — сплошная ложь. Начиная с покойного Владимира Ильича, все знают, что ему не хватает элементарной честности. Наивный смельчак, который подумал бы, что Сталина "обманывают", и решился бы "открыть ему глаза" на несообразность какого-нибудь факта обвинения, поплатился бы за это своей головой.
Вышинский с торжеством триумфатора предъявлял суду справку полпредства в Осло, что воздушное сообщение в Норвегии производится круглый год. Но человеку, знакомому с заграничными условиями, без всяких справок известно, что воздушное сообщение во всей Европе совершается круглый год. Вышинскому нужно было бы представить другую справку, что такого-то числа, на таком-то аэродроме снизился аэроплан с пассажиром имярек. Полномочному Представителю нетрудно достать такую справку: ведь все перелеты регистрируются на аэродроме. Но Полномочное Представительство в Норвегии не могло добыть такой справки о Пятакове по той простой причине, что он туда не летал.