Матулевич
. Я, заместитель товарища Ульриха, член Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) Илья Матулевич. Вместе с товарищами Ульрихом, Иевлевым и Вышинским мы провели первые процессы, расстреляв двух членов Политбюро, семь членов ЦК, восемь кандидатов в члены ЦК и пять членов ЦКК партии. Почему партия и лично Иосиф Виссарионович доверили мне эту многотрудную работу? Потому, что я, Матулевич, в двадцать четвертом году примкнул к троцкистской группе героев гражданской войны Антонова-Овсеенко, Смирнова и Серебрякова… Я устно поддержал их декларацию: "Если события будут развиваться так и в дальнейшем, то мы из партии рабочего класса превратимся в партию молчаливых бюрократов, заевшихся сановников, узурпаторов революции". Помощник товарища Сталина, его боевой друг Лев Захарович Мехлис вызвал меня к себе в ЦК на Воздвиженку: "Смотри, Матулевич, — сказал он, — твое право поддерживать оппозицию, но тогда будь честен перед самим собой, откажись от своего ромба, автомобиля марки "Линкольн", кремлевского пайка и отправляйся на завод к станку. Одновременно на двух стульях сидеть невозможно…" И я отрекся… Да, тяжело болел отец, да, лекарствами снабжали только в спецклинике, но оправдание ли это? Я стал преступником… Я сужу честнейших ленинцев… Я пытаюсь успокаивать себя словами товарища Троцкого: "партия всегда права". Партии, а значит, советскому народу угодны эти процессы. Если нет — нас бы смели. А нам аплодируют, славят, как героев борьбы за чистоту идеи. Вам, присутствующим на этом процессе, угодно происходящее! И мы будем продолжать наше чудовищное дело у вас на глазах. Вы станете реветь, требуя крови бывших кумиров. Кто посмеет промолчать — будет арестован здесь же, в этом зале. Вы знаете это так же, как и я. Да, мы судилище преступников. А вы приготовились к тому, чтобы должным образом реагировать в нужных местах? Смотрите мне, засранцы!Матулевич возвращается на свое место.
Поднимается второй член Суда, дивизионный военный юрист Борис Иевлев, выходит на авансцену.
Иевлев
. Я — второй заместитель продажного мерзавца Ульриха… Зовут меня Борис Иевлев… Мне до сердечных колик жаль товарища Бухарина… При нем и Рыкове моя родня счастливо жила на Орловщине… Какая кипень была в садах весною! Как соловьи разливались! А сейчас там — кладбище, мор, страх господень… Но — с другой стороны — кто мне дал в Москве двухкомнатную квартиру? Партмаксимум? Персональную машину? Дачу в Малаховке? Секретарей? Шоферов и помощников? Кто вытащил меня из деревенской грязебы в московскую чистоту и уют? В своей "Науке поэтики" Гораций говорит, что характерной чертой стариков является неумеренное расхваливание прошлого… Верно. Я постоянно ощущаю свою старость, хотя мне нет и сорока, я боюсь будущего, я мечтаю, чтобы все было как было или как есть. Во имя этого я вынесу обвинительный вердикт кому угодно. Жизнь — это борьба с окружающими за выживание. Идеи, лозунги, призывы — мура собачья. Надо честно служить тому, кто платит. И запретить человечеству проклятое право на вопрос. Нет ничего страшнее вопроса! Бойтесь вопросов, товарищи! Под знаменем партии Ленина — Сталина — вперед, к победе коммунизма! Чего аплодируете, олухи?! Серьезно верите в эту сказочку для бедных? Эх, вы… Служить надо! Как фельдфебели! Учитесь служить! Знаете, как плакал Ульрих накануне этого процесса?! Не знаете. А я знаю. Он же не каменный, его Бухарин в двадцать пятом спас от исключения из партии… Так вот, Сталин узнал — наверное, радиотехнику провел во все наши квартиры — про эти слезы сатрапа, пригласил его к себе, обласкал и посоветовал: "Боритесь за Бухарина, товарищ Ульрих… Помогите выявить правду… Мы очень на вас надеемся… Вы же знаете одержимость Вышинского, знаете, сколь фанатичен Ежов. Помогите правде, товарищ Ульрих…" Почему я так открыто говорю с вами? Да потому, что ненавижу Идею! Я ею брезгую! И поэтому я ей нужен! Ее вывернули наизнанку, ей теперь потребны служаки — без ума и сердца. И я хочу взять бога за бороду. И — возьму! Вот тогда и разберемся с рас-треклятым Октябрем семнадцатого, большевистско-жидовским заговором немецких масонов! Всех одену в ватники! Все у меня шеренгой ходить будете! Сталин вот здесьИ, засмеявшись, чуть пританцовывая, Иевлев идет на место.