Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

— То, что вы ни слова не сказали мне о своем плане, — дело ваше. Я всегда стараюсь терпимо относиться к той свободе действий, которая необходима инспектору, ведущему у меня следствие. Но то, что вы не поделились со мной своими подозрениями относительно Скисса, просто глупо: я мог сообщить вам о нем многое не как начальник, а как человек, который знает его достаточно давно. От подозрений же по поводу моей особы вы, пожалуй, успели за это время избавиться, не так ли?

Щеки Грегори мгновенно покрылись румянцем.

— Вы правы, — произнес он, подняв глаза на Шеппарда. — Я вел себя, как идиот. Мое единственное оправдание — это то, что я никогда, никогда не поверю в чудеса, хотя бы мне пришлось лишиться рассудка.

— В этом деле мы все вынуждены поступать, как Фома неверующий, таково жалкое преимущество нашей профессии, — произнес Шеппард, у которого лицо прояснилось, словно бы румянец молодого человека послужил для него неким достойным удовлетворением. — Во всяком случае, я пришел не с целью устраивать вам головомойку, а чтобы по возможности помочь. Итак, к делу. Как развивались события у Скисса?

Грегори с ощущением внезапно обретенной легкости духа принялся, ничего не утаивая, излагать подробности своего визита, который считал провалом. Примерно в середине рассказа, когда Грегори дошел до своеобразной сцены напряженного молчания, после которой оба они со Скиссом неожиданно рассмеялись, он услышал доносящийся из-за стены приглушенный, далекий звук и весь внутренне напрягся. Это мистер Феншоу начал свою ночную акустическую мистерию.

Грегори продолжал быстро, с воодушевлением говорить, вместе с тем ему делалось все жарче, ведь не было сомнения, что главный рано или поздно обратит внимание на эти невероятные в своей загадочности и нелепости звуки, а тогда и он невольно окажется вовлеченным в орбиту необъяснимого бреда. Впрочем, Грегори не думал конкретно и не представлял, что произойдет, а лишь прислушивался ко все более разгуливавшемуся за стеной мистеру Феншоу с таким упорством, с каким начинают стимулировать боль нарывающего зуба. Последовала серия постукиваний, затем мягкие и жидкие шлепки. Грегори, повысив голос, рассказывал все более энергичным тоном, с преувеличенным пылом, только бы Шеппард не обратил внимания на эти звуки. Вероятно, поэтому, завершая свой рассказ, он не умолк, но, испытывая неодолимое желание заглушить мистера Феншоу, позволил себе то, чего при иных обстоятельствах никогда бы не сделал, а именно обстоятельный анализ самой "статистической гипотезы", автором которой был Скисс.

— Не знаю, как он вышел на эту историю с раком, — продолжал Грегори, — но существование такого "острова" с низкой заболеваемостью можно считать фактом. Естественно, следовало бы произвести сравнительные исследования в более широких масштабах, скажем, по всей Европе, чтобы установить, нет ли где-нибудь в других местах таких "островов", как в графстве Норфолк. Это подорвало бы саму основу его гипотезы. Я не говорил с ним на эту тему, впрочем, он прав в том смысле, что это действительно не наша задача. Полиция, проверяющая достоверность научной гипотезы, в самом деле становится смешной. Что же касается дальнейших логических выводов, то Скисс, разумеется, достаточно умен, чтобы не ошеломлять меня фантастическими возможностями, наоборот, он сам их высмеивал. И что же остается? Я раздумывал над этим и вот до чего додумался: первый вариант — более осторожный, он исходит только из того, что перед нами какая-то особенная разновидность причины, вызывающей рак, скажем, какой-то малоизученный вирус. Тут можно размышлять следующим образом: рак проявляется в организме как хаос, организм же — противоположность хаосу, это упорядоченность, гармония жизненных процессов в живом теле. И вот этот "фактор хаоса", каким является рак, раковый вирус, при некоторых обстоятельствах преобразуется, не переставая существовать далее, и хотя он по-прежнему существует в данной среде, люди перестают болеть раком, несмотря на то что он остается в их телах. В результате он изменяется до такой степени, что обретает совершенно новые возможности, превращаясь из фактора хаоса в фактор некой новой гармонии — посмертной, — то есть как бы временно подавляя тот вид хаоса, распада, какой несет смерть, стремится продлить жизненные процессы в уже окончательно мертвом организме. Проявлением подобного действия и служит перемещение покойников, движение трупов — результат необычайного симбиоза живого, то есть этого видоизменившегося вируса, с мертвым, с трупом. Разумеется, речь идет уже не только о том, что рассудок восстает против такого "объяснения", но и само оно крайне неполно, ибо этот "фактор гармонии" все же вызывает не произвольные движения, но только чрезвычайно собранные, скоординированные. Что же это за "вирус", который приводит к тому, что труп встает, разыскивает какое-нибудь одеяние и удаляется столь ловко, что никто не успевает за ним уследить?!