Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

— Кончайте, кончайте вашу демагогию, господин Вайнштейн. Проспали, залежались на пуховике с женой, а теперь гоните, как на пожар…

— Ох, вы достукаетесь, Львовский…

За спиной Вайнштейна в редакцию вошла Рогочинская, на ходу снимая плащ.

— Опять не выспалась, голова болит, кошмар!

— Хотите аспирину? — предложила бухгалтерша.

Эдуард Лимонов ТЕ САМЫЕ…

Пухлый Сева Зеленич был в Москве фотографом "Литературной газеты". В Америке у него жили родственники — целых четыре дяди. Взяв жену Тамарку, кота, фотокамеры и архивы, Сева уехал в Америку — в Нью-Йорк. Самый богатый дядя — мультимиллионер Наум полюбил Севу и Тамарку и первые два года поддерживал их существование. Очень заботливо и основательно поддерживал. Сева жил на Аппер-Ист-Сайд в квартире из пяти комнат, в доме с двумя Дорменами (привратник, англ.) и придерживался крайне реакционных взглядов. Еду Сева покупал в магазине "Забарс" на Вест-Сайд и, встречаясь со мной, защищал Америку от моих нападок. Когда у Севы кончались аргументы, он говорил, что таких, как я, нужно ставить к стенке.

Неожиданно дядя Наум, Найман по-американски, умер. Ни с того ни с сего, в возрасте всего сорока девяти лет, от инфаркта. Три оставшихся дяди были менее богаты и менее щедры, но Севу они не оставили. Собравшись на семейный совет, дяди решили купить Севе лофт (чердак, англ.). Апартамент из пяти комнат в доме с двумя дорменами стоил Науму больше тысячи долларов в месяц. Оставшиеся дяди не могли позволить себе подобных расходов.

Ожидая вначале решения дядей, затем ежедневно выезжая с ними на осмотр лофтов, Сева заметно похудел. И даже побледнел. Еду он уже покупал не в "Забарс", а в обыкновенном супермаркете. А его политические взгляды уже можно было охарактеризовать как умеренные.

Лофт был приобретен. И очень неслабый лофт. Старое, перегороженное на множество клеток помещение не где-нибудь — на углу Мэдисон и Двадцатой. Заплатив за лофт, дяди любезно предоставили Севе и средства на его перестройку. Прикинув предстоящие расходы и сравнив их с предоставленными средствами, Сева решил перестраивать лофт сам. Сломав несколько перегородок, он, однако, понял, что одному такая работа не под силу, и нанял меня в помощники за четыре доллара в час. Почему меня? Абориген-американец не согласился бы вкалывать меньше, чем за десять долларов в час; "свободных", без работы, русских вокруг в то время не было. Еще одна гипотеза: "реакционеру" захотелось нанять "революционера" из садомазохизма. Мы были знакомы еще в Москве и, встречаясь время от времени в Нью-Йорке в квартире общего приятеля, схлестывались в поединках. Сева считал меня "революционером" и говорил, что "катить бочку" на Америку, как это делаю я, подло. Что Америка меня "приютила". Я же, смеясь, отвечал, что Америка поимела на мне куда больше, чем истратила, — политический капитал, например. Ну если не на мне лично, то на всех рефьюджиз (беженуы, англ.) в совокупности.

Он оказался чрезмерно аккуратным. Так не работают. Я указал ему на его ошибки. Он рубил квадратный ярд стены целый день, медленно, стамеской и молоточком. Я сказал ему, что нужны две кирки. Что нужно не просто рубить, а крушить, дом старый и крепкий, выдержит. Если он желает закончить хотя бы жилую часть лофта в обозримом будущем, он должен принять мой метод.

Сева заворчал. Сказал, что он этого и ожидал от меня, что я разрушитель, "экстерминэйтер". Да, подтвердил я: "дистракшэн из криэйшэн" (разрушение есть созидание, англ.). Но он вышел и купил две кирки в магазине, где у него был дискаунт (скидка, англ.). Дяди уже дважды просили его поскорее освободить апартамент в доме с двумя Дорменами. И вначале я, потом и он робко, но все злее стали крушить. Разрушать было хорошо, приятно. Но разрушение дает много пыли. Пришлось держать окна на Мэдисон открытыми и открыть окна во двор. За этими зарешеченными окнами мутного стекла обнаружилось переплетение ржавых лестниц и черные, мрачные задницы нью-йоркских зданий. Задницы теснились друг к другу, а физиономии зданий были обращены на улицы.

Вскоре лофт очистился, а ближе к входной двери образовались две суперкучи мусора. Могучие части старых индустриальных швейных машин, синтетические ткани всевозможных расцветок и узоров (даже с пейзажами, как на открытках), лампы дневного света в металлических обшивках, камни, штукатурка, поврежденные киркой каркасы перегородок. Даже искусство было представлено в суперкучах. Съехавшая неизвестно куда мастерская по пошиву рубашек для пуэрториканцев и черных ("Кто еще станет покупать подобную дрянь?" — заметил Сева) оставила свой архив — рисунки, эскизы, модели.