Детектив и политика. Выпуск №4 (1989)

Разумеется, Порфирий, Львовский и я продолжили празднование дня рождения Вайнштейна, но уже без виновника торжества. И разумеется, как обычно, мы оказались в "Билли'с баре"'. К тому времени коньяк ''Наполеон" уже глубоко всосался в стенки желудка и проник в кровь, так что вторую половину торжества я помню смутно. Чьи-то черные, лоснящиеся, хохочущие физиономии, вытаращенные глаза и фразы, смысл каковых навсегда останется для меня глубокой тайной. По всей вероятности, Порфирий оказался трезвее и отвез меня домой. Проснулся я от мерзкого треска будильника, но сумел перевалиться через спящую Елену и выползти в кухню только полчаса спустя. В газету мне пришлось бежать. Проклиная коньяк "Наполеон" и свою собственную глупость, проклиная Порфирия и "Билли'с бар", я несся по Тридцать четвертой, сбивая сейлсменов (продавцов, англ.) и сейлсуимен (продавщиц, англ.). В метро с двумя пересадками или даже в такси вышло бы медленнее.

Впервые Львовский явился на работу раньше, чем я. С улыбочкой превосходства он уже сидел, откинувшись на спинку корректорского стула, и курил "Мальборо". Смерив меня с головы до ног взглядом из-под затемненных очков, он сообщил:

— Моисей Яковлевич уже спрашивали о вас, господин Лимонов. Просили, чтобы, как явитесь, немедленно зашли к нему в кабинет.

Я взглянул на часы под потолком. Было шесть минут девятого.

— Довольны? — сказал я Львовскому. — Один раз явились раньше меня и довольны.

Положив на стол зонт и перчатки, я пошел к двери Моисея. Постучал.

— Можно, Моисей Яковлевич?

— Входите.

Моисей сидел у окна и держал в руках фотографию жены в металлической рамке. Он расстался со своей Дженни примерно час назад, подумал я, но у старых людей свои причуды.

— На вас поступила жалоба, — сказал Моисей. — От рабочего типографии Кружко. Он утверждает, что вчера вечером вы пытались его убить.

— Я? Убить его? Это он набросился на нас с молотком. Ни с того ни с сего. Если он душевнобольной, то при чем тут я?

Моисей бережно отогнул металлическую ножку, поставил фотографию жены на стол и взял со стола лист бумаги.

— Кружко пишет… — Моисей замолчал, шевеля губами, ища нужные строки. — Вот… "и он посмотрел на меня глазами убийцы"… Я никогда не замечал, Лимонов, что у вас глаза убийцы. У вас правда глаза убийцы? — В голосе Моисея звучала явная насмешка.

— У меня глаза очень близорукого человека, — сказал я. — Вот посмотрите.

И я снял очки.

— М-да, глаза как глаза, — Моисей пожал плечами. — Однако вы вчера там крепко напились, я так понимаю. Вайнштейна до сих пор нет на работе. Придется отныне запретить пьянки в типографии, поскольку явление принимает эпидемические размеры. Кружко утверждает, что вы и Порфирий являетесь организаторами. Сам Кружко не пьет, как вы знаете.

— Моисей Яковлевич, неужели вы готовы предпочесть показания одного психопата свидетельству всего коллектива?

— Он явился работать в ночную смену, а вы ему мешали — распевали песни, кричали, устроили беспорядки…

— Но ведь вы тоже участвовали…

— Э, нет… Как джентльмен, я удалился до начала беспорядков. В любом случае, пожалуйста, больше никаких пьянок в типографии. Пейте на стороне сколько вам угодно. Что касается личных симпатий, то я сам не люблю Кружко. Он тяжелый, психически неуравновешенный человек с неприятным прошлым. Лет пять назад западногерманские власти присылали американским властям запрос по его поводу — пытались привлечь его к ответственности за участие в расстрельной команде… Однако юридически доказать его участие не смогли…

— Зачем же вы держите такого человека у себя, почему не уволите?

— Типографских рабочих среди новых эмигрантов нет. И уж тем более нет линотипистов. Вы все объявляете себя художниками, актерами, писателями и поэтами. Найдите мне квалифицированного русского линотиписта, и я отправлю Кружко на анимплоймент (пособие по безработице, англ.). А до тех пор мне приходится уживаться с ним, и я обязан отреагировать на его жалобу… Хотите сигару? "Упманн", кубинская контрабанда. Эмигрант-москвич подарил блок… Не хотите? Зря… Как Елена? — Моисей закурил сигару.

— Мало видимся, Моисей Яковлевич. Я на работе, она бегает по фотографам. Кажется, ее берут в модельное агентство.

— Смотрите, провороните жену…

Вернувшись к корректорскому столу, я обнаружил перед собой стакан с испаряющимся кофе.

— Выпейте кофейку, — затемненно улыбнулся Львовский и подвигал двухнедельными усиками.

Я поднес стакан ко рту. В нос крепко шибануло алкоголем.

— Что это? Ваших рук дело?

— Кофе с "Наполеоном". Остался от вчерашнего пиршества. Я думаю, что вам это не повредит. Получили выговор с занесением в личное дело?

— Выговор, но без занесения. Психопат настучал Моисею, что у меня глаза убийцы и что я пытался его вчера убить!

— Можете гордиться. Он, говорят, евреев и коммунистов отстреливал, а вот вас испугался. Донос начальству настрочил…

— Ну что, лодыри, сидите? Нет чтоб спуститься в типографию и взять корректуру… — Хмурый и опухший Вайнштейн вошел, держа в уже черных руках несколько гранок.