Дети

Ему слышится нечаянная радость в ее голосе. Она вышла вся выпрямившаяся и светящаяся из борьбы, а он остался сидеть, согнувшись и спрятав руки, которые давили на нее всю дорогу. Она улыбается самой себе, а он сидит со сжатыми кулаками. Не чувствует он в себе сил с достоинством выдержать то, что ему сегодня предстоит. Всю долгую дорогу он даже не вспомнил о суде, перед которым через некоторое время должен предстать. И уже сам этот факт говорит о его виновности. Если он хотел с помощью суда получить Герду, то больше ее не получит. Оба они проиграли. Вся вина на Герде, а не на Эдит. Герда своим предательством вовлекла его в эту чуждую его душе авантюру. Он больше не хочет получить Герду, и вообще освободиться от всего, завершить эту часть жизни и получить... получить Эдит.

– Куда тебя довезти, Эрвин? – спрашивает Эдит простуженным голосом.

– Здание партии недалеко от Александерплац.

– Я могу довезти тебя прямо до входа, у меня еще есть время.

– Нет. Ты не можешь этого сделать. – И глаза его, равнодушно скользнув по ее лицу, останавливаются на обрывках тумана, несущихся в воздухе.

Внезапно они оказываются в людском круговороте. Тротуары по обе стороны шоссе почернели от толпы, движущейся двумя бесконечными потоками. Два ряда автомашин ждут, пока освободится дорога. Посреди шоссе проход свободен, и полицейские охраняют его. Водители, чье терпение на пределе, не выключают моторов. Уличное напряжение охватило даже лошадей. Эдит открывает окно и высовывает голову наружу. Мелкий колючий снег падает ей на лицо. Сильный ветер врывается в салон автомобиля, ероша волосы Эрвина. Он старается закутать себя курткой, поднимает воротник.

– Большая демонстрация! – отвечает стоящий у машины полицейский на вопрос Эдит о причине задержки.

Демонстрация пока еще не видна, но движение со всех сторон уже ощутимо. Пока еще смутные звуки барабанов слышны издалека, обрывки пения носятся в воздухе, охватывая теснящихся на тротуарах. Людские потоки текут на улицу из всех боковых переулков. Видно, как на широкой улице быстро выстраиваются две стены людей, плотные, растущие из белого пространства. Из круговерти возникают темные колонны. Во главе их группа барабанщиков, и все пространство улицы заполняется громом голосов и шагов, дробью барабанов, ветром, развевающим знамена и плакаты. Красный цвет знамен и транспарантов покрывает белизну снега. Улица проходит по рабочему кварталу. Это – коммунистическая демонстрация.

– За советскую Германию! – кричат красные буквы с плакатов.

Из окна дома напротив, до пояса высунулась женщина. На ней темная одежда, седые волосы и длинная шерстяная черная шаль, развеваются на ветру. Она в сильном волнении машет белым платком демонстрантам.

– Рот фронт! Рот фронт! – кричит женщина, и ей вторит вся улица. Масса поднятых в воздух кулаков из всех окон, веранд и балконов.

– Рот фронт! Рот фронт!

В машине подрагивают стекла. Глаза Эдит и Эрвина прикованы к руке женщины в черном, вытянутой из окна. Все кулаки уже опустились, только ее кулак продолжает воодушевлять толпу.

– Рот фронт! Рот фронт!

– Опустится ли эта рука когда-нибудь? – спрашивает Эдит.

Рука неожиданно опустилась. Лошади на улице месят копытами снег, превращая его в белую пыль. Всадники, которые были как бы приложением к демонстрации, получили приказ встать во главе ее. Очевидно, их командир полагал, что снегопад прекратится, и дневной свет рассеет сумерки. Воздух недвижен и полон тенями. Полицейские рвутся вперед, как бы разрывая снегопад. И свет высветил черные блестящие каски и сверкающие пуговицы на мундирах. Барабанщики продолжают поддерживать монотонную дробь в такт шагающих демонстрантов. На улице установилась тишина. Ни поднятого кулака, ни звука трубы. Женщина в окне успокоилась, стоит, молча выпрямившись. Глаза всех в каком-то уважительном ужасе устремлены на скачущих колонной вооруженных всадников.

Внезапно офицер, словно выскочил из засады, и проносится галопом вдоль шеренг. Белый конь под ним издает радостное ржание в пылу галопа. Верховые полицейские отдают честь молодому офицеру в сверкающем мундире. Доскакав до головы колонны, он останавливает коня – весь воплощение власти. С этого момента он поведет демонстрацию, он их командир. Во главе группы барабанщиков, как бы показывая, что он не во главе коммунистической демонстрации, а во главе колонны охотников. Они вышли на охоту в свое удовольствие, и все барабаны выстукивают дробь в честь его коня. Белый платок, выпавший из рук женщины в черном, зацепился за острие высокого шеста, и выглядит, как знак сдачи в плен.