Дети

– Дитрих, иди же сюда!

Снежная буря усиливается в воздухе. Все смешалось. Люди, резиновые нагайки, ствол пулемета. В воздухе и на земле. Проклятия, столкновение, вопли женщин! Полицейские уже не могут овладеть положением. Руками и шепотом мужчины по краям толпы продолжают теснить. Офицер полиции уже собирается отдать приказ – стрелять в воздух, когда взгляд его снова наталкивается на Эрвина. Лицо офицера светлеет. Нечто, более действенное, чем стрельба, пришло ему в голову. Он впрямую обращается к Эрвину:

– Что за беспорядки вы учиняете здесь из-за канарейки! Ты и твои люди, убирайтесь отсюда и не вовлекайте женщин и детей в катастрофу!

Плеть со свистом взлетает в его руках, взгляд его переносится с Эрвина на пулемет, с пулемета на толпу, как бы замыкая их в единое кольцо. Толпа замолкла. Те двое мужчин потеряли над ней власть. Толпа принимает Эрвина, как своего предводителя, и все глаза уставились на него в ожидании. В смятении, опустив голову, он натыкается на взгляд женщины в первом ряду. Ее глаза готовы на все, и они возвращают ему ощущение лидера, уверенность в своей силе владеть массой, которая всегда возникает в нем, когда он собирается выступать с речью перед собранием или демонстрантами. Мощная сила притекает к нему из толпы. Блестящие, преданные глаза женщины несут его к массе. Он сбрасывает шапку, чтобы светлой своей шевелюрой еще больше завлечь и женщину и толпу. Тотчас мужчины, которые теснили толпу, исчезают. Они сделали свое дело, толпа спровоцирована! Появился лидер, который довершит их дело. Всегда в спровоцированной толпе возникает лидер. Когда взгляды всех подчиняются лидеру, в котором только недавно подозревали еврея, мужчины по краям уходят. Эрвин со ступенек дома видит их уходящими, и мгновенно понимает ситуацию. Он проявляет сдержанность.

– Прикажи своим людям разойтись! – решительно звучит голос офицера полиции.

Неожиданная ответственность, которую возложили на него полицейские – стать вожаком толпы, подсознательно воскресила в нем силу жизни, всю силу самозащиты. Полицейские ждут приказа надеть на него наручники и увести к бронемашине... но ему все равно, лишь бы снять с себя эту ответственность. Он готов оставить беззащитной толпу, только не стать самому жертвой. Страстное чувство жизни соединяется в его душе с высокомерием лидерства, дает ему право вести за собой людей, служить своей цели. Нагайки и пистолеты наготове.

– Разойтись! – последнее предупреждение офицера. – Разойтись!

Еще миг, и он отдаст приказ – стрелять.

Эрвин поднимает руку к нагайке, нависшей над ним и ждущей команды. Он уверен, что толпа ринется на его защиту.

– Дитрих! – крик страдания разрывает замерший и напряженный воздух. – Я не могу больше выдержать боли! Хватит!

Эрвин возвращает кепку на голову. Теперь перед ним не безымянная толпа, а мужчины, женщины и дети. Он как бы пробуждается от дурного сна и бросает взгляд на окно старухи. С ней что-то случилось! Эрвин оборачивается спиной к толпе. Шум раздается сзади: толпа воспринимает его уход, как измену. Эрвин торопится на затихающий голос страдания.

Дверь в квартиру плохо закрыта, и ветер хлопает ею. Дверь ведет в кухню, в которой полный беспорядок. Ветер врывается в открытое окно и носит по кухне лист бумаги. На столе – кастрюля с начищенной картошкой. Гора кожуры рядом с кастрюлей, на газете. Старуха, руки которой почернели от чистки картофеля, лежит на кровати, открытая стуже и ветру. Волосы ее разбросаны на лбу, глаза закрыты, и беззубый рот раскрыт. Издала крик, и рот не закрыла. Она без сознания. Эрвин щупает ее пульс – старуха уже не очнется. Он убирает ей волосы со лба – он еще горяч и влажен от пота. Эрвин снимает шапку, складывает руки на куртке и смотрит на старуху. Хватает грязную тряпку с ее постели, бежит к крану, – смыть с ее лица пот и слезы, и с рук грязь от чистки картошки. Нога его наступает на листок, который носился на ветру по кухне. Это рецепт врача для старухи. Открытая дверь ведет в одну из комнат квартиры, и там видна пустая клетка Петерхена, который чуть не сделал его лидером взбунтовавшейся толпы. Омерзение охватывает его, и подойдя к рукомойнику, он делает тяжелый вдох, и плюет в раковину, словно выплевывая из себя это ненужное лидерство. Окно раскрыто. Толпа разбрелась. С его, Эрвина, исчезновением, полицейские набросились на толпу и разогнали ее в мгновение ока. Нет лидера – нет восстания. Люди стали вновь нормальными. О произошедшем напоминает только полицейская бронемашина. Эрвин закрывает окно и опускает грязные жалюзи. Больше ветер не гуляет в кухне старухи. Эрвин бросает листок рецепта под холодную струю из крана, закрывает дверь в комнату с клеткой канарейки и возвращается к старухе – помыть ей лицо и руки. Искаженное болью ее лицо так и не обрело покоя. Последние признаки жизни уходят из него.

Открывается дверь, и в кухню входит Дитрих. Видит Эрвина, хлопочущего вокруг старухи, молча помогает поднять одеяло с пола и прикрыть ее.

– Тебе все же надо вызвать врача, – говорит Эрвин Дитриху.

– В один день ушли от меня – и бабка, и кенарь.