В этот момент открывается дверь, и входит Курт, многолетний друг и товарищ Эрвина еще, с тех пор, как они были одноклассниками в гимназии. Эрвин почувствовал облегчение и пошел ему навстречу.
– Алло, Эрвин, пришел, – Курт, как всегда, дружески протягивает ему руку.
– Пришел.
– Я знал, что ты придешь.
– Ваше приглашение на суд пришло несколько поздно.
– Это не суд. Мы что, судьи? А выяснение в кругу товарищей.
– Слишком позднее.
– До сих пор ты молчал.
– Если бы я продолжал молчать, вы бы дали мне уйти без выяснений?
– Может быть. В любом случае, если бы ты продолжал молчать, было бы сегодня яснее и проще.
Рот Курта скривился, и узкое удлиненное его лицо, и так бледное, побледнело еще сильней. Есть в этом бледном лице нечто аристократическое, говорящее о его осторожном и взвешенном отношении к любому делу, над которым надо поломать голову, а не принять с легкостью. С этого момента все остальные как бы стушевались. Светлые серьезные глаза Курта смотрят на Эрвина, говоря: «Эрвин, кто, как не ты, знает величие мужества молчания».
Он-то с детства был приучен к молчанию. Отец его – ветеринар. От отца он взял лишь средний рост. Но отец широкоплеч и мускулист. Сын же узкогруд, тяжело дышит, узкоплеч и слаб мышцами. Мать он потерял младенцем. Отец вторично не женился, и Куртом занимались только служанки, которые довольно часто менялись. Отцу гнев легко ударял в голову, и вообще он был скандалистом. Разбитая тарелка или не понравившееся ему блюдо могли привести его в ярость. Все годы детства и юности он находился под жесткой рукой отца, который всегда был озабочен, агрессивен и придерживался строгих правил. Свободное время он посвящал своей коллекции чучел животных. Каждое воскресенье отец и сын вместе вытирали пыль с множества чучел. Эту работу не доверяли служанке. В эти часы отец обучал сына принципам жизни.
– Курт, не будь глупцом, не верь людям. Человек, по сути своей, свинья на двух ногах.
Все годы учебы Курт сидел на парте перед партой Эрвина и Гейнца. Они искренне помогали ему, подсказывали решения задач по математике, выполняли за него уроки по естественным предметам, ибо способнее всех он был по гуманитарным предметам, а по точным не успевал. Он любил стихи, особенно лирические, любил художественную литературу, и всегда блистал оригинальными идеями. Когда ему исполнилось двенадцать лет, отец нашел его дневник. Просмотрел его и сказал – в молодости у всех есть оригинальные идеи. Свежий дождь падает, но воды его высыхают. И отец заставил сына бросить дневник в огонь. К душевной боли сына, в связи с этим, отец-ветеринар отнесся, как к болезни, и дал себе слово излечить сына от всего этого, и немедленно! Первым делом решил укрепить слабые мышцы Курта и заставил парня выполнять тяжелейшие упражнения, укрепляющие мускулы. С той поры подросток спал не на матраце, а на голых досках. Курт выполнял все, что предписывал ему отец – и молчал.
Все это завершилось с окончанием школы, он, восемнадцатилетний юнец, получил аттестат зрелости с отличием. Отец хотел, чтобы сын пошел по его стопам, стал ветеринаром, и наследовал обширную отцовскую практику. Курт восстал впервые в жизни. Не произнес ни слова. Молча, собрал свои вещи и сбежал навсегда из дома. Годы были нелегкими. Закончилась большая война. На улицах были голод и волнения. Курт не чурался никаких заработков. Таскал на узкой своей спине грузы на рынках, чемоданы на вокзалах, подметал улицы, помогал трубочисту. Обитал он в грязных общежитиях для бездомных и всегда был голоден. Одежда и обувь на нем была оборвана. Но он страдал и молчал. По утрам посещал факультет философии и общественных наук Берлинского университета. Учился отлично и даже получал стипендию. Но и тогда он не изменил образ жизни. Каждый свободный грош он тратил на книги. Неизвестно, что привело его, в конце концов, в коммунистическую партию. Курт продолжал быть молчуном, и о себе ничего не рассказывал.