Дети

В мистере Райнде просыпались инстинкты отца: заботиться, защищать, укрывать от невзгод. Даше же было ново теплое, лично к ней внимание, как к «Даше», не как к «товарищу». Она выросла в приюте. Воспитатели там постоянно менялись, она переходила из одних равнодушных рук в другие. Когда она подросла, и ей стало известно понятие – «родители», она спросила, кто принес ее в приют. Но никого из старых воспитателей в то время в приюте уже не было, никто не помнил. В книге она была записана, как «девочка, номер пятьдесят семь». Позднее ей дали имя – Октябрина, но она не умела произнести этого слова, что затрудняло, например, при перекличке, и ее переименовали в Дашу. Никто никогда не приходил в приют спросить о Даше. Она осталась одна на свете. Она принадлежала государству. Ее раннее детство прошло в страшные годы голода по всей стране. Приюту выдавали так мало продуктов, что дети умирали от истощения. Их имена вычеркивали из списков. Даша продвинулась в реестре, стала «девочкой, номер восемь». Она выжила. Вез материнской ласки, без материнского ухода, она прошла сквозь младенчество и детство – всегда бледная, всегда голодная, всегда испуганная. Няньки в приюте постоянно менялись, и Даша, просыпаясь, то и дело видела новые, незнакомые лица. От этих полуголодных, раздражительных, несчастных нянек Даша перешла, наконец, на попечение школы, и там двигалась из класса в класс, от одного учителя к другому. И учителя, как и няньки, были полуголодные, утомленные люди, и они, как все кругом, торопились, спешили «создавать», спешили «строить». Класс сирот был «коллективом». Одинаково одетые, схожие платьем и сиротством, им задавали одни и те же уроки, лекарства, им всем прививались одни и те же идеи. Работая с коллективом, отдавая ему жизнь и силы, учитель не был заинтересован в индивидуальностях.

Даша старалась. И она торопилась, стремясь как можно лучше учиться, во всем быть такой, какою ее желали видеть. За «усердие и успехи в науках», ее приняли в пионерскую организацию – и тут ей открылся новый мир. Впервые у нее появились друзья и наставник, который интересовался ею, был искренне участлив. Она была лучшей в отряде. За ее развитием теперь внимательно следили, наблюдали, к чему она более способна, хвалили, поощряли. И на эту первую ласку в жизни Даша ответила такой преданностью, такой горячностью, такой благодарностью, что вскоре стала центром своей организации. Ее отмечали, как многообещающую работницу. Затем она была принята в комсомол, и жизнь ее определилась. Ее мировоззрение было там сформулировано раз и навсегда. Человечество для нее состояло из двух неравных групп: обижающие и обиженные. Обиженные, наконец, восстали. Они пересоздавали мир. Даша была с ними. С радостью, с верой, она пошла по избранной дороге. Ей дали задание. Она училась в спецшколе, готовясь к пропаганде в Китае. Она была совершенно, восторженно счастлива своей деятельностью и предстоящей работой.

Но были, конечно, в ее сердце еще и другие стремления – тоска бездомного ребенка о доме, о семье. Когда она видела своих друзей с отцом или матерью, ей смутно хотелось ощутить глубокую сердечную привязанность, основанную не на общих идеях, а на родстве или свободном влечении сердца.

Теперь она и мистер Райнд в некотором смысле «нашли» друг друга.

Цельность и последовательность Дашиной натуры и привлекала и отталкивала мистера Райнда. После ежедневных занятий они обычно подолгу беседовали, и беседа неизменно оканчивалась спором. Разговор велся с величайшей искренностью, что было несколько ново для мистера Райнда. Даша защищала свои политические взгляды с великой горячностью, Партия была для нее всем. Никаких планов на личную жизнь, на какое-то личное устройство своей судьбы у нее не было.

Мистер Райнд продолжал атаковать Дашину веру с разных сторон.

– А система террора? Как вы оправдываете это?

– Мистер Райнд, – горячо возражала Даша, – жизнь нас вынуждает к этому. Иначе враги не дадут нам основать нашу систему. И раньше были попытки перестроить жизнь – то новой религией, то революцией, а чем все они оканчивались? Но мы решили довести до конца, чего бы это ни стоило. Мы имеем право: разве нас не преследовали таким же террором раньше? Или не преследуют в некоторых странах сейчас? К тому же, мы – не христиане, у нас нет заповеди «не убий».

– Всё равно, это ужасно. Это тягостно: око за око…

– Око за око? – воскликнула Даша. – Вы ошибаетесь, мистер Райнд! Мы выше расцениваем нашего товарища, чем нашего врага. Нет, не око за око, два за одно.

Он слушал ее с большой грустью. С таким вот горячим задорным воодушевлением мальчики говорят о своих уличных битвах. А Даша? В прежние времена она, вероятно, ушла б в монастырь; или, как гонимые за веру старообрядцы, подожгла бы свой дом и, распевая молитвы, сгорела бы в нем. Меняются религии и идеи человека, но типы людей остаются всё те же. Фанатик всегда найдет свой костер.

– И всё же, товарищ Даша, достойно ли подходить к жизни, к ее цели, ее деятельности так слепо, без критики…