Дети

Клуб помещался в конце города. Это было деревянное театральное здание, какие часто встречаются в небольших русских городах. Мистер Райнд и Даша сидели в шестом ряду. Народу было много, и народ этот был живой, говорливый. То, что публика была рабочая, пролетарская – не подлежало сомнению. Где еще можно было увидеть эти сутулые плечи, согнутые спины, эту тяжелую походку, такие глубокие морщины и такие грубые руки? Не только они сами принадлежали к классу трудящихся, но были детьми многих поколений тоже тяжко трудившихся людей. Здесь они были в своей среде и держались свободно, непринужденно: кто хотел кашлять – кашлял, кто хотел чихать или плюнуть, делал это без извинений перед соседом. И в разговоре их друг с другом не замечалось сдержанности: здороваясь, кричали приветствия прямо в лицо, поддразнивали друг друга, подсмеивались, подмигивали, подталкивали локтем в бок. На мистера Райнда удивленно подолгу глазели, рассматривая в нем всякую подробность манер и одежды. Удивлялись. То, что он иностранец, видно было по его костюму. Обменивались мнениями на его счет вслух, не стесняясь. Он, в общем, им нравился. Были довольны и даже как бы благодарны за то, что он удостоил их своим присутствием.

Все они, без исключения, были очень бедно одеты. Даже товарищ Даша, в своем берете и белой коленкоровой блузке, выделялась нарядом. Ни женщины, ни девушки не были красивы. Ни в ком не было ни городского изящества, ни деревенской свежести, это был фабрично-заводской пролетариат.

Казалось, между собою все в зале были хорошо знакомы, они держались, как близкие родственники. И, действительно, в них было нечто общее, роднящее их как по внешнему виду, так и по какой-то внутренней сущности.

Мистер Райнд чувствовал себя совершенно чужим. Ему было неприятно; он держался настороже, избегая всматриваться, но стараясь вслушиваться и надеясь, что скоро можно будет уйти.

Даша объявила, что очень знаменитая молодая балерина приехала из Москвы и будет сегодня, здесь, танцевать.

– Вы увидите «мировой» балет, – сказала она гордо.

Но когда балерина появилась на сцене, мистер Райнд не поверил своим глазам. Он представлял себе балет только в американском, скорее, в холливудском обрамлении. На сцену же клуба вышла одна некрасивая девочка, с круглым, несколько плоским лицом. Глаза ее были узки, скулы довольно широки. Она смущенно, по-детски улыбалась большим бледным ртом. На ней были черные трусики и шерстяной пуловер. На голых ногах, правда, были прекрасные балетные туфли. Коротко подстриженные волосы были подтянуты, как у Даши, круглым дешевым гребешком. «Мировая» Саша Воробьева выглядела безобразным утенком.

Но ее встретили по-царски: самые громкие, самые воодушевленные крики и аплодисменты, на какие способна была аудитория, встретили ее появление. Все встали и, стоя, аплодировали и кричали. У пожилых женщин слезы стояли в глазах, и одна из них, не сдержав своих чувств, толкнула мистера Райнда локтем в бок, прокричав ему в ухо:

– Наша девочка! С родины приехала! С Москвы!

Саша Воробьева стояла спокойно, изредка кланяясь. Она пристально всматривалась в публику, как бы изучая ее, как бы впитывая в себя что-то из зрительного зала. Поза ее была неизящна. Она держалась сутуло, засунув руки в карманы пуловера. Карманы были не по бокам, а как-то спереди, и вся балерина казалась собранной в комок. Но вот в оркестре раздалось несколько аккордов, публику приглашали к вниманию.

При первом звуке Саша встала на пуанты и каким-то лебединым движением, подняв шею, сдернула свой пуловер и бросила его высоко, за сцену таким жестом, который сразу отделил ее от всех этих людей и этого зала и сделал ее похожей на летящую птицу. В тугой белой кофточке, без рукавов она остановилась посреди сцены и казалась теперь высокой, гибкой и стройной. Она состояла из немногих, но бесконечно грациозных линий. Мистер Райнд никогда прежде не слыхал этой музыки и не знал, что это за танец. Он видел, как Саша оставила землю, вопреки всем законам материи и притяжения и, казалось, танцевала в воздухе, не прикасаясь ни к чему. Ее поднятые вверх руки вдруг разламывались в неожиданные углы и линии и затем опять выпрямлялись, как крылья. Саша пролетала перед глазами, как легкая птица, и лицо у нее было совсем другое, тоже еще невиданное мистером Райндом. Наконец, она остановилась в позе триумфа с высоко поднятой правой рукой.

– В программе это называется «Вдохновение», – прошептала Даша.

Буря аплодисментов, крики восторга приветствовали балерину. Она низко всем поклонилась и опять превратилась в простую некрасивую девочку.

В Холливуд бы ее! – про себя подумал мистер Райнд. – Пропадает талант! Смешно танцевать в такой убогой обстановке.

На сцену вышел хор и пел народные русские песни. Публика слушала с умилением. Каждый узнавал свою губернию, свою песню – и объявлял об этом вслух. После хора появился распорядитель и крикнул в публику: «Товарищ Даша!»

– Это меня! Меня зовут! – быстро поднявшись, сказала Даша мистеру Райнду. – Стихи. Вот перевод! – и она сунула ему в руки мелко исписанный листик.