Дети ада

— Вытри слезы, глупыш, — говорил дед, пряча добычу в кожаную сумку. — А ты думал, на охоте зайцы сами запрыгивают в сумку?

— Он кричал, как... как человек... — пряча от него глаза, бормотал я. Мне уже ничего было не интересно, я не замечал красоту тихого лесного озера, отражавшихся в нем толстых берез, не слышал птичьих криков, в моих ушах все еще звенел пронзительный голос раненого зайца...

Дедушка шагал впереди, а из сумки за его спиной на мох, желтые листья, капала алая кровь, одна серая нога зайца торчала наружу и при каждом шаге деда подергивалась.

— Мало зверья стало в наших лесах, — говорил дед Андрей. — Повыбили, пораспугали, да и леса поредели. Какая теперь охота?..

— Я никогда не буду охотником, — бубнил я ему в спину. — Лучше рыбу буду ловить.

— А думаешь, рыбе не хочется жить? — усмехнулся дед.

— Говорят, ей не больно...

— Говорят! Кто его знает, ежели божья тварь молчит, это еще не значит, что ей не больно.

— Лучше цветы рвать на лугу...

— Толкуют, и цветы имеют чувствительность, — продолжал дед. — Сам где-то читал... А каждый дачник норовит в лесу и в поле побольше букет нарвать...

— Дедушка, зачем ты зайца убил? — спросил я. — Пусть бы он жил.

Он остановился, потом повернулся ко мне и лицо его стало серьезным, а серые глаза в сетке морщинок грустными.

— Это хорошо, внучок, что тебе жалко божью тварь...

— А тебе? — перебил я.

— И мне жалко, да, видно, сердце мое зачерствело, раз на курок нажал... Ведь я на трех войнах был... Что заяц? Я и людей убивал.

Я шагал за дедом Андреем и думал: зачем люди придумали ружья, пушки, ракеты? Зачем придумали войну, на которой убивают людей?..

Дома бабушка стала жарить на плите выпотрошенного зайца, а дедушка растянул на рогульках серую с желтоватыми подпалинами шкуру, и повесил в сарае над верстаком.

Я спрятался с книжкой на сеновале, но видел не слова и фразы, а зайца... Здесь меня вечером и нашла бабушка.

— Чего это у тебя глаза красные? Плакал? — спросила она.

— Вот еще, — сказал я. — Читал.

— Зайчатина стоит на столе, молоко в кружке... Ишь, где спрятался, озорник! Теперь ешь холодное.

Я не подумал садиться за стол, быстро разделся и юркнул под одеяло, сшитое из разноцветных лоскутков. Я слышал, как дедушка на кухне рассказывал бабушке, что мы дошли до самого Утиного озера, где он и подстрелил глупого зайца...

В окно заглянула голубоватая с желтым луна. От яблони в комнату вползла кружевная тень и затаилась у потолка. Над крышей пролетела ночная птица. Я слышал, как просвистели крылья. Мне очень хотелось заснуть. И еще мне хотелось, чтобы не было этого минувшего дня, Утиного озера, не было зайца, закрывшего окровавленную большеглазую морду лапами и кричавшего тоненьким детским голосом. И еще, чтобы не было этого страшного ружья с двумя изогнутыми «собачками».

Оно было тут, на стене. До него можно рукой дотянуться. Серебристый лунный отблеск играл на маслянистых стволах, из которых сегодня на моих глазах вырвался огонь и раскатистый грохот. Из этих круглых, спаренных стволов вместе с огнем вырвалась смерть.

Я понял, что не засну, пока оно тут, на стене. Надо мной. Я встал, нащупал сыромятный ремень и снял с гвоздя тяжелое холодное ружье. Подержал в руках, не зная, что с ним делать, потом ноги сами подвели меня к окну, я распахнул створки и бросил ружье в лопухи, что росли под окном.

КОРМУШКА

Сквозь сон я слышу частое звонкое постукивание. Я уже знаю, человек так не может стучать, хотя первое время, приехав из города, я вставал и, моргая со сна, шел к двери открывать, однако, на пороге никого не было. Не было и следов валенок на снегу к дому. За ночь узкая, протоптанная мною тропинка от калитки становилась девственно белой. Тонкий слой покрывал ее, заметая мои следы. Стучалась ко мне в окно синица-лазоревка, поднимала с постели в восемь утра, когда еще только-только над кромкой соснового бора занимался январский рассвет. Иногда тусклый, туманный, а чаще всего — голубовато-солнечный. Впрочем, солнце долго не задерживалось на морозном небе.

Сначала синица просто-напросто долбила своим острым клювом замазку на раме, но потом, когда я начал птиц подкармливать, я заметил, что синицы быстро-быстро рассыпают клювом трель по оттаявшему сверху стеклу. Постучат, постучат и, нагнув точеную головку с белыми щеками, всматриваются в сумрачную комнату, торопят меня, мол, пора завтракать, а на завтрак я им выношу подсолнечные семечки, крошки хлеба, иногда привязываю к ветке яблони кусок сала. Я специально снаружи на карниз окна прибил оцинкованный противень, который сам и смастерил для них.