Дети гарнизона

К мандатам призывались мощные и преданные делу бойцы. Усилить фракции и решать, кому из своих отойдут мастерские и заводы, санатории и пансионаты, ископаемые месторождения и газовые сети. Как быть с морем? А Татарский вал? Углубить канал через перешеек, или вообще засыпать? А предупредительные знаки на границе, – на каком языке их писать? Но спасло полуостров лишь то, что в кассе у властной пирамиды не осталось на это денег. Дела с бюджетом мутил кабинет министров во главе с пришлым варягом, – премьером островного хозяйства, трусоватым сибаритом, любителем банкетов с шаровым портвейном, молодых референток и сказочных инвест-проэктов. Все было украдено, до нас! – верещал глава горизонтали, ратопыривая руки. – Президент отмутил – сваливали проблемы в газетах злопыхатели. И депутатствующая свора бросалась облаивать главу вертикали.

Президент знал многих депутатов как облупленных и помалкивал. Шил делюги на поганцев. Калиф Абрикосовой республики попал в свое кресло случайно и пробыл недолго. Президенство готовили под себя другие, но не поделили между собой важели в последний момент.Пока гиганты махали зонтиками, кресло занял карлик, набрехав в своей программе про воссоединениес великим северным соседом и единое рублевое пространство. Полученный в результате потуг и фрикций «выпердыш», любовно стал именоваться «Пре-пар-демой – Президентско-парламентской демократией». Со всеми атрибутами – конституцией, гимном,флагом,в очередной раз напомнив собой, что от великого до смешного всего один шаг.

Соратники ветвей власти воевали по-своему за святое дело «Пре-пар-демы ». Свет в парламенте обрезать,канализацию забить, «подставу» слепить, набрехать и оболгать публично. Наконец противостояние президента и парламента закончилось. «Черная метка, импичмент, имеем право» – провозгласила депутатская громада под аплодисменты оплаченной прессы. Власть на волне пересудов закрыла политическое ристалище на карантин, всем вон! Президент забаррикадировался на пятом этаже, обратился к народу: «Спасайте Пре-пар-дему!» Его охрана ощетинилась стволами. Узлы противоречий закрутились дулями, снова продемонстрировав народу кукиш. Этап героической борьбы закончился коллапсом. Подхватившего свинку президента вынесли на носилках в прорезиненном мешке дюжие санитары,под смех и улюлюканье обезумевшей от исторического драйва,с пестрыми лозунгами и флагами,толпы. Сановная жертва санитарного террора для одних,политический труп кукольной марионетки для других, президент нашел прибежище своему живому телу в ближнем зарубежье.

Все это походило на мультфильм с покемонами, и Ленка особенно не задумывалась над назидательными примерами политической жизни в республике. Наоборот, муж соответствовал заданному жизнью распальцованному образу – мускулистый, жестокий, исполнительный.Она не перечила Кроту, увлеченному властными процессами. Говорила: "Правильно, тебе пора, если не ты, то кто?"

А что другое могла посоветовать? В тюрьму сесть?

Пошла агитационная суета. Из партийного общака Кроту выделили деньги. Его маленький предвыборный штаб заседал у них дома, на кухне. Им казалось тогда, что они, молодые и сильные, делают что-то по настоящему важное и значимое. Мы наш, мы новый мир построим, швырнув без сожаления прошлое – надуманное, умирающее и наносное.

Костя бросил алкоголь, стал степеннее и даже как-то приосанился, преобразился. Снова стал ходить в зал, тягать железки. Наверное, уже видел себя в законодателях столичных. Все удивлялся – Вот круто все происходит, как в американских фильмах про становление мафии. «Это ты мне на фарт, Ленка!» – бубнил про себя.

Его бригады летали по отведенному ему на Малом семейном совете мафиозном сходняке району. Обрабатывали электорат. Кого силой, кого принуждением, кого продуктами и деньгами. Коммерсанты тяжело вздыхали, скулили, но кололись на предвыборные взносы.

Костя, подбивая дебит-кредит, сокрушался: «Нет, ты прикинь, какая фишка дорогая эти выборы!» И со вздохом лез в личную копилку. Но, безмерно сокрушаясь, он успокаивал себя при этом: «Ничего, верну сторицей!» И репетировал предвыборные речи, старательно заучивая по написанной разными экспертами бумажке.

Он долго не мог привыкнуть к галстуку и костюму – наверное, так дикая собака не может привыкнуть к ошейнику. Надувался мышцами, как рыба-шар, краснея от натуги в попытке перевоплощения. Ему было не по себе говорить сладкие слова. Гораздо привычнее было душить, грузить и ругаться. Но он, как бывалый спортсмен на тренировке, снова и снова повторял перед зеркалом, переделывая под себя по смыслу заученные слова:

– Братья и сестры, мамаши, папаши. Верьте мне, в натуре… Да не могу я так! И вообще, я всех этих козлов ненавижу. У, быдло! Еще лавэ на них трать…

А ласковая женушка успокаивала, разминая твердую, как в судороге, спину. Говорила спокойно-повелевающе: