Дети капитана Гранта

Он, очевидно, предполагал, что, получив такой ответ, Гленарван прекратит допрос. Но Гленарван снова заговорил:

— Я не судья, Айртон, и не веду следствия. Это не моё дело. Не мешает вам уяснить себе наши точные взаимоотношения. Я не собираюсь выпытывать у вас признания, которые могут вам повредить в дальнейшем. Это, повторяю, дело суда. Но вы знаете, какие поиски я предпринял, и можете одним словом навести меня на утраченный след. Будете ли вы отвечать?

Айртон покачал головой с видом человека, твёрдо решившего молчать.

— Скажете ли вы мне, где находится капитан Грант? — продолжал Гленарван.

— Нет, сэр, — ответил Айртон.

— Скажете ли вы мне, где потерпела крушение «Британия»?

— Нет.

— Айртон, — сказал Гленарван почти умоляющим тоном, — если вы знаете, где находится Гарри Грант, скажите это не мне, но этим бедным детям, которые с мольбой смотрят на вас.

Айртон заколебался. Его лицо исказилось. Но он тихо ответил:

— Я не могу ничего сказать.

И с внезапным жаром, точно упрекая себя за минутную слабость, он вскричал:

— Нет, я ничего не окажу! Можете меня повесить, если хотите.

— Повесить? — крикнул Гленарван, поддаваясь гневу.

Но тут же, овладев собой, он ответил спокойным голосом:

— Здесь нет ни судей, ни палачей, Айртон. На первой же стоянке я передам вас в руки английских властей.

— Я больше ни о чём и не прошу, — ответил бывший боцман.

И тем же размеренным и твёрдым шагом он вернулся в свою каюту. У двери её Джон Мангльс поставил двух часовых со строгим приказом не спускать глаз с заключённого. Свидетели этой сцены разошлись из кают-компании, возмущённые до глубины души и обескураженные.

Гленарван потерпел неудачу, допрашивая Айртона. Что ему оставалось теперь делать? Очевидно, только одно: привести в исполнение план, задуманный ещё в Эдеме, то есть возвратиться в Европу. Впоследствии, возможно, он ещё раз снарядит экспедицию на поиски капитана Гранта. Но сейчас, когда следы «Британии» окончательно затерялись, когда документы не поддавались никакому новому толкованию, когда на тридцать седьмой параллели не было больше неисследованных земель, «Дункану» не оставалось ничего иного, как возвратиться в Европу.

Гленарван обсудил с Джоном Мангльсом вопрос о возможности немедленного возвращения. Молодой капитан обследовал угольные ямы. Оказалось, что запасов угля хватит не больше чем на пятнадцать дней. Следовательно, необходимо было пополнить их в ближайшем порту.

Джон Мангльс предложил Гленарвану взять курс на бухту Талькагуано, где он однажды уже пополнил запасы, перед тем как пуститься в кругосветное плавание. Это был прямой рейс как раз по тридцать седьмой параллели. Из Талькагуано яхта пойдёт на юг, обогнёт мыс Горн и вернётся в Шотландию через Атлантический океан.

Этот план был принят, и механик получил приказ поднять давление пара. Через полчаса яхта взяла курс на Талькагуано и поплыла по океану. В шесть часов вечера горы Новой Зеландии скрылись за горизонтом в туманной дымке.

Так началось обратное плавание. Грустное плавание для этих неутомимых исследователей!.. Экипаж судна, исполненный надежд и уверенности в момент отплытия из родной Шотландии, теперь был грустен и задумчив. Ни один из смелых матросов «Дункана» не радовался близкому свиданию с родиной. Как ни тяжка была разлука с ней, экипаж яхты готов был ещё долго подвергаться всем опасностям дальних плаваний, если бы только была малейшая надежда разыскать капитана Гранта.

Песни и музыка, которыми было встречено возвращение на борт Гленарвана и его спутников, сменились гнетущей тишиной. Пассажиры не собирались больше в кают-компании в дружеской беседе, которая оживляла начало плавания. Все прятались в тишине своих кают, и редко-редко кто показывался на палубе «Дункана».

Паганель, в силу свойств своего характера острее всех на борту переживавший и радость и горе, — Паганель был мрачен и молчалив. Он почти не выходил из своей каюты. Его обычная болтливость, его чисто французская живость исчезли. У Паганеля был теперь удручённый вид, и он редко и неохотно раскрывал рот.

Казалось, что он более безнадёжно смотрел на продолжение поисков, чем все остальные путешественники.

Если Гленарван заговаривал о снаряжении новой экспедиции, Паганель только грустно покачивал головой. Чувствовалось, что он уверен в гибели капитана Гранта и его спутников.

Между тем тут же, на борту «Дункана», находился человек, который знал тайну гибели «Британии», но молчал о ней. Это был Айртон. Никто не сомневался, что каторжник был осведомлён если не о местопребывании капитана Гранта, то хотя бы об обстоятельствах и месте крушения «Британии». Но Айртон понимал, что капитан Грант, если бы его удалось разыскать, свидетельствовал бы против него на суде. Поэтому он упорно хранил молчание.

Это вызвало бешеное озлобление у всех, особенно у матросов, которые не шутя подумывали о расправе с ним.