Дети Морайбе

Некоторые из нас пустили корни в темных подвалах вроде моего. Некоторые бежали в другие страны, не утратившие уважения к экспертизам. Большинство же просто исчезло, как неорганизованные выбросы с газовых месторождений. Были – и нет их. И никто не пришел им на смену.

Я заканчиваю собирать респиратор. Даю девочке запасные фильтры. Провожаю клиентов к выходу.

Потом еще какое-то время сижу в своей крысиной норе. Компьютеры обрабатывают результаты замеров. Дотрагиваюсь до экрана, и он показывает развлекательную программу «Кричащие новости».

Новости – это громко, ярко и просто. Данные – тихо, тускло и сложно. Две реальности, бок о бок. Они сражаются друг с другом за власть.

Если бы я умел чинить разум толпы, я смог бы починить все человечество.

Гашу мониторы, поднимаюсь наверх.

Майя не спит, читает старую бумажную книгу, найденную в чужом брошенном доме, прежде чем его заполучило море.

– Завязывал бы ты с этим, а? – говорит она, закрывая книгу.

– Может, и мониторы прикажешь выбросить?

– А какая польза от них?

Я вздыхаю, ложась в постель.

– Если я не буду делать замеры, то кто будет?

– Это теперь небезопасно.

– Ничто по-настоящему важное не бывает безопасным. Так было на моей родине; так дело обстоит и в этой стране. То, что правильно, то, что нужно, неизменно связано с риском. Вот почему никто не занимается правильными и нужными вещами.

Я натягиваю одеяло до подбородка и смотрю вверх, на световой люк. За стеклом ночной туман впитал в себя оранжевое сияние города. Моя станция сбора измерений утверждает, что это вовсе не туман и не смог. Нечто похуже. Нечто прибыльное. Нечто гнусное.

Но я – единственный человек, который это понимает.

– Помню, как интересно нам было познавать мир, – говорю я.

Майя переворачивается на другой бок и гасит свет.

– Помню, как у тебя была работа.

Я смотрю на оранжевый туман, окутавший город.

Когда-то мы отправляли спутники кружить над Землей, изучали каждый ее квадратный дюйм, наблюдали за состоянием воздуха и воды, замеряли глубину морского льда и силу ураганов. Исследователи собирали и анализировали сведения, учились на них. Посылали в небо зоркие глаза и через них обретали мудрость.

– Мы сами себя ослепили.

Майя не отвечает. Она уже спит. Мои сетования ей не в новинку. Я их повторяю всякий раз, когда мы обсуждаем доступные варианты выбора. Перебраться куда-нибудь в Европу? Или в Китай, где я родился и откуда давным-давно бежала моя семья? Даже эта страна – царство железного контроля – теперь выглядит здравомыслящей. Хотя бы потому, что в ней ценятся знания.

Но так было не всегда. Когда я мальцом жил в Пекине, там был очень скверный воздух. Мы его называли «у», таким он был густым. Как и здешний сейчас. «У» значит «туман», «марь». Он всегда имел едкий привкус, и мы выкашливали черную мокроту. Правительство говорило, что воздух грязноват, но в пределах терпимого. Институты подтверждали это, манипулируя цифрами.

Но однажды, неожиданно для всех, американцы поставили на крыше своего посольства станцию контроля качества воздуха и принялись оглашать замеры на весь мир. Конечно, эти цифры здорово отличались от тех, которыми нас успокаивало правительство. У, которым мы дышали, оказался вовсе не невинной дымкой, а ядовитым смогом.

Конечно, наше правительство пришло в ярость, но оно ничего не могло поделать. В границах своего посольского комплекса американцы были неприкосновенны. Умные, дерзкие, всюду лезущие американцы соорудили информационный маяк, чтобы беспрепятственно распространять получаемые сведения. Их измерительные приборы убеждали нас сильнее, чем любая пропаганда «Голоса Америки». Они говорили правду о нашем воздухе, а еще о наших вождях, о чиновниках, о стране… Это было зеркало, в котором мы видели себя. Видели и правду, и ложь.

Эти новости не были яркими и кричащими, но проникали они очень глубоко.

Правители Китая сходили с ума от злости. Станция контроля качества воздуха подрывала их авторитет, а вместе с авторитетом и власть. Их бесила мысль о том, что люди начали понимать происходящее. И чем больше таких понимающих, тем выше у страны шансы проснуться.

Какой интересной была когда-то Америка.

Какая интересная она сейчас.

Я засыпаю, мечтая проснуться.

* * *

Меня будят слезоточивый газ, дым и треск выбиваемой двери. Майя кричит в панике. Мы кашляем и плачем. Нас слепят прожекторы; над нами нависают вооруженные люди. Меня стаскивают с кровати спецназовцы в черном кевларе. Сковав наручниками руки за спиной, нас тащат вниз по лестнице.

В гостиной ждут мужчина и девочка. У него полицейский жетон и улыбка от уха до уха. Девочка молчит. Она и правда его дочь? Ее чем-то обработали или просто воспользовались больными легкими, чтобы заставить меня поверить?

Полицейский ведет меня в подвал, там ходит по кругу, присвистывая в притворном ужасе от увиденного:

– Да тут же все нелегальное!

Что мне на это ответить? Что у меня есть право проверять воздух, который попадает в мои легкие? Что мое тело обладает дипломатическим иммунитетом от здешних законов?