Дети павших богов

Я отбивалась. Задевала кожу, выбивала вспышки магии из пальцев. Кто-то из безликих похитителей закричал от боли и отпрянул с гниющей плотью.

Я свалилась на пол. Все потемнело.

На шее стянулась веревка.

Последнее, что запомнилось, – дикий, глохнущий шепот Решайе:

…Убей их, убей, убей…

Но и его поглотила тьма.

Глава 38 Эф

Отец держал меня за горло. Я задыхалась. Я ничего не видела, кроме его лица. Он был намного крупнее – в десять лет я еще и отставала в росте от сверстников, так что он мог поднять меня одной рукой. Его дыхание пахло вином и таким же терпким гневом.

Я открывала и закрывала рот, но звуки не шли. Так несправедливо, как раз когда они были нужнее всего. Хоть одно-единственное слово: «Пожалуйста».

Ведь «пожалуйста» – волшебное слово. Оно приносило мне утешение, подарки, безопасность, хорошенькие безделушки, красивые платьица и, главное, любовь.

Но в глазах у меня мутилось, темнота обступала со всех сторон.

У меня ничего этого не будет. Не будет даже единственного слова.

«Пожалуйста… пожалуйста…»

Я через силу разлепила глаза. Мир горел. Листья ушли далеко-далеко вверх – стали кровлей из опаленной зелени. Искры слетали с нее падучими звездами. Это было красиво, пока я не вспомнила, что надо ужаснуться.

Что-то нестерпимо давило на грудь, что-то острое кололо в правый бок. Кругом кричали, большей частью неразборчиво. Кто-то молил о чем-то за спиной. Я не понимала о чем.

Меня придавило балкой развалившегося трактира. Повернув голову, я увидела навалившегося мне на грудь Кадуана. Такого безжизненного, что паника пронзила меня насквозь.

Собрав все силы, я толкнула бревно. Мне чудилось, что тело мое где-то за миллион миль отсюда, но при этом каким-то чудом я сумела приподнять балку, чтобы ползком выбраться на свободу. Села и захлебнулась вскриком.

Это походило на конец света.

Мир горел. Огоньки, оранжевые и голубые – голубые? – расползались по деревьям, пожирали деревянные мостки. Сверху, с высоты в десятки, а то и сотни футов, сыпались постройки, обломки, тела, и все это разбивалось о землю.

В дымном хаосе я не сразу поняла, что вижу над собой: множество силуэтов, окруженных магией или в блеске стали. Бой.

Люди!

В голове отдался голос Кадуана, последнее, что он сказал, перед тем как мы провалились.

Дерьмо!

Я принялась растаскивать завалившие его обломки. Кадуан лежал неподвижно, лиловая кровь приклеила ему рубашку к груди. И лицо залила, склеила медные волосы.

– Кадуан. – Я пощупала сердце и облегченно вздохнула, ощутив слабые, но ровные толчки. – Вставай, надо уходить.

Меня сжимал холодный страх.

«Он очнется, – твердила я себе. – Откроет глаза. Непременно. Слишком жестокие слова я ему сказала».

Он очнется.

Но он не шевелился.

– Кадуан, пожалуйста!

«Пожалуйста». Боги, это слово. В нем не осталось ни капли волшебства.

Вопли над нами делались громче и отчаяннее. Итара была всего лишь торговым городком – здесь не нашлось воинов, чтобы отбить атаку. Нам не дали времени.

Я нагнулась над Кадуаном. Одна его рука, освобожденная от обломков, свесилась через балку. Я, схватив ее и закатав рукав, помедлила.

Я знала, что Кадуан умеет говорить с магией, хоть и не ведала, в чем состоит его дар. Но положение было отчаянным.

«Матира, только бы у меня получилось!» – подумала я, глубоко вонзая зуб в сгиб его запястья.

Я не ждала такого удара. С одного глотка в животе стала набухать магия. Магия Ишки была мощной, но незнакомой, чуждой – будто пытаешься заговорить на новом языке, а рот не умеет выговаривать его звуков. А эта? Эта походила на песню, которую помнишь, сам о том не зная. На диво знакомая. На диво верная.

Я моргнула, а когда открыла глаза… что-то переменилось. Я будто увидела краски мира, который прежде казался черно-белым. Только этими красками была жизнь. Биение жизни в почве, в листве над нами, в занозистом дереве половиц… и в Кадуане: слабое, гаснущее, как трепет нежной бабочки в середине груди.

Я склонилась над ним, взвывая к этой светящейся ниточке. Что-то во мне теперь умело с ней говорить.

– Вставай, – шептала я. – Вернись.

Сила разом охватила меня, как охватывает порыв ветра. Она опьяняла, была слаще и крепче любого вина. Каждая частица меня звала Кадуана, проникая глубже тепла его кожи – глубже и проще телесного вожделения.

Я ощущала себя совсем голой.

Кадуан открыл глаза.

Я не сумела отвести взгляда. Мы всматривались друг в друга, и связь между нами горела, как преломленный цветным стеклом свет.

Ни он, ни я не моргали. Не дышали. Мы замерли нос к носу. Сердце колотилось у меня в груди удар в удар с его.

– Эф… – выдохнул он.

Так хорошо было слышать его голос, что я онемела.

Он поднял руку к моему плечу, коснулся кожи, и это прикосновение еще усилило текущий меж нами поток.

И тут он сказал:

– Не могу встать.

– Что?

Я опустила глаза и заметила, что навалилась на него всем телом.

– Ох…

Я слезла с него. Поддерживая друг друга, мы поднялись на ноги. Сила еще гудела в нас. Я видела сосуды жизни, пронизывающие все вокруг. Я была пьяна.

Неужели у Кадуана всегда так? Я знала, что он силен, но такое…