Дети Розы

Она знала, как будет выглядеть Тадеуш без одежды. И поэтому наблюдала за тем, как он раздевается, буднично, словно они знали друг друга давным-давно. Он был ниже Мендеса, но так же крепко сбит. Без талии, с узкими бедрами, гладкой спиной и мягкими золотистыми волосами на широкой груди, золотистая дорожка бежала вниз к пенису. Она разделась с тем же отсутствием как колебаний, так и возбуждения. На миг ей пришло в голову, что они оба могли бы тихо лежать под мягким белым стеганым одеялом как муж и жена и просто нежно касаться друг друга. Без страстных объятий.

Сначала все так и было. Он привлек ее к себе. Они немного поговорили. Он лег на спину, закинув руку за голову. Потом спросил:

— Ты доверяешь своей подруге?

— Кейти? Я никогда об этом не задумывалась.

— Видишь ли, писатели используют все. Voyeurs[50]. У них все идет в дело.

— А кинорежиссеры?

— Да, да. Мы тоже наблюдаем за людьми. Подглядываем за незнакомцами. Крадем речи и жесты. И наши методы вовсе не такие уж чистые. Если что-то причиняет нам сильную боль, мы говорим: нет-нет, никогда, никогда мы не станем этого касаться, это использовать. Слишком уж близко, слишком больно. А потом наши мысли, наши сны — только об этом, и мы сдаемся. Мы изгоняем это из себя или делаем вид, что изгоняем. А на самом деле — используем. И потом живем за счет собственного предательства. — Он улыбнулся. — Мучаясь угрызениями совести, разумеется.

— Вы живете за счет своей энергии, — сказала Лялька твердо. — А у многих из нас ее просто не хватает.

Тадеуш вздохнул и откинул покрывало.

Лялька была рада, что он на нее смотрит. Что грудь у нее пышная и белая, а острые соски устремлены вверх, хоть она и лежит на спине.

— Ты очень красивая, — сказал он.

И осторожно положил руку на одну грудь. Потом поцеловал.

— И очень невинная.

— Вот это вряд ли.

— Ты ничего не знаешь об известности. Или тебе просто нет до нее дела. Это очень привлекательная черта. А почему ты хочешь спать именно со мной? Я ведь далеко не красавец.

— Мне с тобой уютно, — сказала она, не раздумывая. — Мне кажется, я давно тебя знаю. И я тебя не боюсь.

Он нежно ее погладил.

— Я не груб, это верно.

Теперь она уже почувствовала, что он готов, поняла, что он все время этого ждал. Лялька протянула к нему руку: она тоже была готова. Она и не думала, что когда-нибудь снова будет так.

Они занялись любовью просто, без затей, и заснули в объятиях друг друга.

— Куда мы теперь отправимся? В Вавель? В храм какой Богоматери? Что скажете? — Кейти сунула путеводитель Тадеушу под нос.

— А вы что бы хотели увидеть? — спросил он Ляльку.

Она читала путеводитель и с тревогой наблюдала, как Кейти что-то записывает в блокнот. И снова вспомнила вчерашний вечер, ее опущенные веки и молчаливое пособничество. Позже она непременно спросит у Кейти напрямик. Что ты затеваешь? Что записываешь?

— Давайте погуляем вместе, — предложил Тадеуш. — Что вы помните о Кракове?

— Меньше, чем мне казалось, — призналась Лялька. — Тут должна быть улица, которая ведет в Казимеж, я не ошибаюсь? Я бы хотела пройтись по ней.

— А что там? — живо спросила Кейти.

— В Казимеже? Когда-то это был небольшой городок. Его основал король Казимир, когда влюбился в еврейскую девушку и сделал ее своей любовницей. Вот он и построил пристанище для ее народа, — сказал Тадеуш.

— И Казимеж стал гетто?

— Не совсем так, — ответила Лялька. — Никто из семьи моей матери не жил в Казимеже. А вот еврейская беднота там селилась. Когда-то.

— А сейчас?

— Сейчас, — ответил Тадеуш, — сейчас в Казимеже евреев нет, хотя в Кракове живет несколько тысяч. Теперь в домах бедных евреев живут самые бедные поляки. А евреи оттуда ушли.

— Я, пожалуй, посмотрю Вавель, — сказала Кейти. — А вечером мы идем в театр, вы не против?

— Ну конечно.

Дырявые крыши. Красный кирпич, выглядывающий из-под штукатурки. Облезлые деревянные двери. Они шли по Казимежу, и Лялька чувствовала, как ее корежит, но старалась это скрыть. Но спину и руки сводили судороги, и ей пришлось остановиться и перевести дыхание.

— Как ты? — забеспокоился Тадеуш.

— Все хорошо.

Они стояли на булыжной мостовой, а сверху, облокотившись на сломанную балюстраду, на них смотрела какая-то толстуха. Вот она что-то выкрикнула. Слов Лялька не разобрала. Постепенно боль отпустила. Теперь она могла оглядеть обшарпанные стены, ржавые балконные решетки, цветочные горшки на окнах, куски клеенки над побитой черепицей — защиту от дождя.

— Печальная картина, — сказал Тадеуш, следя за выражением ее лица.

— Разве она могла быть другой?

— Здесь еще сохранилась синагога. Если тебе интересно, — сказал он неуверенно. — Или я могу отвезти тебя в соляные шахты. Там есть разные фигуры из соли, даже светильники. Или…

— Синагога? Неужели немцы ее не уничтожили?

— Да, она все еще стоит. Власти закрасили самую мерзкую немецкую брань на стенах. И вернули бронзовые канделябры. Немцы увезли их в Берлин. Они очень старые. А еще, — он заколебался, — там есть кладбище. Если нам удастся достать ключ.

— Да, пожалуйста, — сказала она с нетерпением. — Мне бы хотелось все это увидеть.