Дети Шини

— И это так ты решил бороться до конца? — поинтересовалась я.

— Кстати, — Якушин сел и обвел нас всех глазами. — Сообщаю сразу, чтобы потом без истерик. Бензина у нас нет. Денег, как вы знаете, тоже. Так, что в Москву могут доставить только в сопровождении полиции.

— Давайте хоть сначала позавтракаем, а потом уже о неприятном будем говорить, — попросил Петров, снова накрываясь курткой.

Но тут неожиданно обнаружилось, что Сёминой в комнате нет. И мы с Петровым отправились её искать. Облазили полдома, точнее, те места, куда получилось попасть. Минут пятнадцать потратили, и в результате нашли на самом верху, в мансарде.

Мансарда от пола до потолка под скошенной крышей была обита бледно-кремовой вагонкой, отчего казалась очень чистой и уютной. Два полукруглых окна с широкими подоконниками выходили на обе стороны дома. Здесь пахло деревом, нагретой пылью и толстой, ароматизированной свечой «белая роза».

Настя стояла на коленях на длинношерстном овечьем коврике, в точности таком, как у меня дома, и что-то негромко шептала, закрыв глаза.

— Ты чего здесь делаешь?

Она подняла голову и посмотрела на меня кристально-чистыми глазами.

— Молюсь. Молюсь, чтобы с нами ничего не случилось, и мы вернулись домой живыми и невредимыми.

— Ты веришь в Бога? — спросила я.

— Я не знаю. Но мама верит. В любом случае, хуже ведь не будет. Правда?

— Слушай, Сёмина, — Петров закончил оглядывать через камеру комнату и переключился на Настю, — а можно я с тобой помолюсь?

— Конечно, — она даже подвинулась, хотя места на коврике было предостаточно. И Петров, небрежно перекрестившись, опустился рядом с ней на колени.

— Дорогой, Бог, — проникновенно сказал он, — сделай, пожалуйста, так, чтобы мы не померли здесь с голоду, и сегодня утром Настя Сёмина накормила нас хотя бы завтраком.

— Дурак! — Сёмина толкнула его в плечо.

— А что, я неправильно молюсь?

— Знаешь, Петров, ты вообще-то уже взрослый, можешь и сам себя покормить, — сказала я.

— Сам не могу. Не умею. Меня мои мойры ни к холодильнику, ни к плите, ни даже к чайнику не подпускают.

— Какие ещё мойры?

— Мать, тётка и бабушка. Это я их так ласково называю, потому что они на ткацкой фабрике в Измайлово работают. Так вот, мне категорически запрещено прикасаться к продуктам питания.

Петров поднялся, отряхивая колени.

— Чтобы я их либо не испортил, либо не съел каким-то неправильным образом, типа сыра без хлеба, паштета прямо из банки или сырые сосиски.

— Как же ты кушаешь, когда их нет дома? — поразилась Настя.

— Такого не бывает. Дома всегда кто-то есть. У них там специально смены всякие и графики.

— Это странно, — сказала я.

— Согласен. Я и сам вешаюсь. Теперь понимаешь, почему я так мечтал сбежать оттуда? С утра до вечера под присмотром, вечно кто-то воспитывает и мозг выносит. То не туда положил, не так сел, неправильно встал, слишком рано из школы вернулся, слишком поздно вернулся, громко музыку включил, свет в ванной не погасил, прошел по сырому полу и всё в таком духе.

— А папа что?

— Ну, отец-то умный мужик, уважаю его. Он как от них ещё десять лет назад свалил, так больше туда ни ногой. Кстати, он у меня повар. Именно поэтому мойры и напрягаются. А вдруг, меня тоже на это потянет. Типа мужик, который готовит — это ненормально. Им, конечно, лучше всех знать, каким должен быть нормальный мужик. Но чуть у меня прокол какой, обязательно следует комментарий: «Гляди-ка, мальчик весь в отца».

— Ладно, считай, Бог смилостивился, — растроганно улыбаясь, сказала Настя. — Я покормлю тебя, мальчик. Заодно и чайник кипятить научу.

========== Глава 16 ==========

Наверное, в те времена, когда этот дом не был ещё холодным, грязным и заброшенным, в Капищено было очень приятно жить. Просторные комнаты с высокими потолками, большие окна, вид с одной стороны на кипарисы и фонтан, а чуть поодаль — круглая бревенчатая беседка. С другой — на аллею из старых, склоненных деревьев, площадку для отдыха и густой смешанный лес.

В столовой и нескольких других комнатах остались красивые темные деревянные шкафы, кое-где сохранились даже хрустальные люстры, до которых, воришкам, видимо, не удалось дотянуться. В гостиной стояла мягкая мебель — пузатый кожаный диван и кресла, в трех спальнях из пяти огромные двуспальные кровати, одна из которых была даже с каркасом для балдахина. Лестница, ведущая со второго этажа на третий, застелена красной ковровой дорожкой.

Ванны было три, но в той, что на третьем этаже не осталось ничего, кроме торчащих из стен и пола труб. На втором этаже — треснувшая душевая кабина, скорей всего её пытались снять и в итоге сломали. На первом — старая желтоватая ванна на кривых ножках за выцветшей шторкой. В столовой с распашными дверями — большой тяжелый обеденный стол и пианино, в гостиной бархатные шторы и напольные часы с маятником.