Дети Воинова

– Шапиро-то? – усмехнулся Сеня. – Известный стоматолог-кровопийца. Пока все зубы вместе с деньгами не вытащит – не успокоится.

Дедушка с папой отошли за чистой водой, Сеня – в парилку, а я остался один в густых клубах пара. Где-то рядом притаился страшный злодей Экснострис с рапирой, и я уже чувствовал, как он протягивает ко мне свои мохнатые руки. Совсем рядом раздались тяжелые шаги. На меня неотвратимо надвигался здоровый мужик с налитыми кровью глазами, грузно переставляя исковерканные подагрой ступни. И тут я завопил, да так, что не только деда с папой и Сеней в секунду прилетели на мой отчаянный рев, но и все остальные мужики столпились надо мной в испуге. Мне даже показалось, что среди голых мужиков затесалась и Зоя-Жора, впрочем, ее уже, кажется, никто и не стеснялся. Мужик, с перепугу вцепившись в шайку, которую особо рьяные хотели у него отобрать, пытался оправдаться, что просто искал свободное место и к мальцу даже не приближался. Тут еще из задних рядов кто-то напомнил о маньяке, который вроде как утаскивает маленьких мальчиков. Ну, словом, страсти разгорелись не на шутку. Кто-то предложил вызвать милицию, кто-то, щелкая ножницами, предлагал решить вопрос более радикально. Мужик со слезой умолял о пощаде. Последнее слово было за мной. Если бы я сказал, что он до меня дотронулся хоть пальцем, не миновать ему расправы. Я же, захлебываясь слезами и соплями, тыкал в мужика пальцем и кричал:

– Экснострис!!! С рапирой!

Дедушка машинально опустил глаза. Не найдя признаков эксностриса, он недоуменно посмотрел на меня:

– Кто?

– Ты сам говорил, что тут ходит Экснострис с рапирой! И он кровопийца!

И тут дедушка захохотал, потом захохотал Сеня, папа и те, кто понимал, что такое экснострис, а потом и сам подскочивший кровопийца Шапиро, не прикрывая обрезанных знаков отличия.

Вскоре уже хохотали все – и те, кто понимал, и те, кто просто подскочил на шумок.

Только бедный мужик вращал глазами, не веря, что обошлось, не очень зная, кто такой экснострис, и уж тем более не понимая, как его, потомственного кузнеца и отъявленного антисемита Федю Петрова с Кировского завода, отца троих детей и почти примерного семьянина, сочли возможным заподозрить в приставаниях к детям, но что еще страшнее – в генетической принадлежности к многострадальному роду Шапиро.

Этого он не вынес и после бани таки напился до бесчувствия и рухнул в подворотне в липкий, как вчерашняя манная каша, снег, где его и нашла подоспевшая жена Валюха.

* * *

Уже потом, когда мы переехали с Воинова, у нас появилась красивая белая ванная.

Мама налепила на стенку переводные картинки. Это тоже была моя школа. Так я учил животных и их детенышей. Пока меня купали, я весело повторял:

– Жираф – жирафенок, слон – слоненок, божья коровка – божий коровенок!

Мама поливала меня из душа и передавала папе, развернувшему в руках махровую простыню. Было очень радостно, и мы все счастливо смеялись.

И вот однажды, спустя много лет, мне, взрослому мужчине, отцу своих детей, приснился сон, как я, маленький, сижу в ванне и громко повторяю:

– Жираф – жирафенок, слон – слоненок, божья коровка – божий коровенок!

А на меня с любовью смотрят улыбающиеся папа и мама.

В ту ночь я очнулся на мокрой от слез подушке, наяву, как во сне, повторяя срывающимся голосом:

– Божий коровенок, божий коровенок…

Глава двадцать первая Как удержать жизнь за узду, или Судьбоносная фамилия

Как вы помните, мои отношения с музыкой не сложились существенно раньше.

Итак, для нейтрализации моего неуемного характера оставался спорт. Для начала решили выезжать на выходные за город, кататься на лыжах и санках.

Торжественно отправились в «Спорттовары» на Литейном. Купили лыжи и палки. Я старательно вытягивал руку вверх, чтобы продавец определил длину лыж, даже приподнялся на цыпочки. Потом замерили длину палок, просунув их под мышки. Было щекотно и весело.

Тут же прикупили набор мазей для лыж на все случаи жизни – зима в тот год была то морозной, то сопливой.

В воскресенье мы с папой сели на электричку на Финляндском вокзале и поехали в сторону знакомого и любимого с лета Сестрорецка. Высаживаться планировали в Курорте – там ближе до леса. Впрочем, нас чуть не выкинули раньше. Дома мазать лыжи папу выставили на лестницу. Но воскресная электричка была забита до отказа, и постепенно по и без того душному вагону стал разноситься спертый запах.

Мамаши подозрительно стали принюхиваться к малолетним детям. Мужчины застенчиво краснели под испепеляющими взглядами жен и на ухо им клялись, что это не они. Какая-то излишне прямолинейная старушка прошамкала на ухо своему спутнику:

– Говорила тебе, старый хрен, не жри горох на ночь!

Но постепенно все стали понимать, что зловоние исходит от угла, где пристроились мы со своими лыжами. Народ стал потихоньку отодвигаться, и вокруг нас образовалась подозрительная пустота. Выявив источник запаха, толпа начала роптать.