Дети войны

Будучи еще студентом, М. Рыба выезжал на фронт с концертами (о чем мы, дети, конечно, не знали, иначе были бы более снисходительны к его фамилии), а после войны успешно работал в Московской Филармонии. Низкий голос Михаила Рыба, так называемый, бас профундо, что в переводе означает «глубокий бас», назвали потом уникальным голосом ХХ века.

М. Рыба находился в дружеских отношениях с моей мамой и отцом и был благосклонен к нам с сестрой, так как знал нас хорошо. Он профессионально занимался фотографией и подрабатывал этим ремеслом. По заказу родителей он иногда фотографировал нас, и все наши хорошие детские фотографии военных лет сделаны им. Как и Рыба, многие студенты, учась в консерватории, старались подработать — перепиской нот, уроками музыки, шитьем или вязанием — для жизни и на одежду, особенно важную для артиста, выходящего на сцену.

Набегавшись и наигравшись, мы расходились по своим жилищам. Перед тем как заснуть, мы с сестрой немного болтали. Как-то сестра сказала мне, что когда-нибудь мы все умрем. Я спросила: «А что потом?» Она ответила, что это все, жизнь закончилась и больше никогда ее не будет. Эти слова легли на меня грузом непонятного знания. Я лежу в постели с закрытыми глазами и пытаюсь представить, как это после смерти меня никогда, никогда-никогда, никогда-никогда-никогда больше не будет. Чем большее количество раз я мысленно повторяла эти слова «никогда-никогда», тем ближе и ближе я приближалась к смыслу сказанных сестрой слов, и это бесконечное никогда-никогда наконец открылось в сознании как образ огромного пространства, уходящего в сужающийся туннель. Я заплакала. Сестра спросила, почему я плачу. Я ответила, что плачу оттого, что когда умру, меня больше никогда не будет. Сестра стала успокаивать меня, сказала, что зря плачу, что неправильно ее поняла. На самом деле — жизнь вечная, и после смерти начнется жизнь загробная. Праведники попадут в рай, где поют птицы, где вечная весна и много еды; грешников отправят в ад, где господствует болотный мрак и смрад, и черти заставляют лизать горячие сковородки. Я задумалась об аде как о наиболее реальном месте будущей жизни и заснула.

Первого сентября 1944-го года Леля пошла в школу. Мама с вечера кипятила чайник, заворачивала его в ватное одеяло и укладывала на постели в ногах у Лели. В школу до окончания войны она ходила в пальто, запомнившемся мне на всю жизнь. Когда-то это пальто было сшито из красного драпа, но о цвете исходного материала можно было догадываться только по оставшимся ниткам, чередующимися с белой ватой подложенного ватина. Зато теплое — говорила мама.

В школе детям выдавали по бублику и по две ириски. Леля приносила их домой и половину отдавала мне.

Надо сказать, что сестре, как потом и мне, было очень легко учиться. Однако я не помню, чтобы нас специально готовили к поступлению в первый класс. Вырастая в игровой среде, мы постоянно сталкивались с арифметикой, еще не зная такого слова. Сколько раз мы подсчитывали, какое количество ребят вышло во двор, затем делили его на две команды, т.е. пополам, и иногда в результате деления получалось «деление с остатком», когда один из нас не вписывался в команду. Сколько раз считали и сопоставляли количество выигрышей и проигрышей, количество заработанных и потерянных очков. Понятие больше — меньше не требовало объяснения. Вычисляли, когда следует вернуться домой, или когда выйдет тот или иной игрок, прибавляли и вычитали время.

Нас с сестрой учили игре на фортепьяно (глупо было этого не делать, когда и учителя, и инструмент рядом). К четырем годам я знакома была с «половинками», «четвертушками», «восьмушками», и дроби (доли) пришли ко мне не в виде цифр и знаков в тетради в клеточку, а необходимостью отсчета музыкальных тактов. Можно сказать, что мы постигали арифметику аналогично древним ее создателям — как жизненную необходимость.

По нотам, точнее по фамилиям авторов — А. Гедике, С. Майкапар, М. Глинка — я автоматически впервые запоминала буквы. Сестра к этому времени уже читала, научившись этому самостоятельно, по имевшимся в доме книгам.

Мы с сестрой любим свою квартиру (ком. 43). В ней спрятаны многочисленные укромные уголки, закоулки и одновременно раскидан простор вокруг большого стола и под огромным роялем. За столом удобно рисовать, вырезать кукольных героев и играть с ними. Под рояль мы постоянно пролезаем, догоняя друг друга, а с рояля — прыгаем, если взрослых нет дома.