Дети войны

На станциях к нашим открытым дверям подходили женщины с детьми, с узлами, с ночными горшками, привязанными к узлам. Может быть, они просили их подвезти, не знаю, но мама, всегда очень приветливая, им отказывала. Видимо, было строго запрещено подвозить посторонних — военное время. Это я потом, конечно, сообразила и про запрет и про то, что уже шла война, и что мне как раз в это время, в конце лета, исполнилось четыре года.

Первое мое рузаевское впечатление — огромная лужайка, поросшая мягкой муравой (это было так удивительно после маленького балашовского дворика с грушей), она начиналась у самого крыльца. Напротив, через лужайку — дом, похожий на наш, слева, на пригорке — двухэтажный кирпичный дом. В каждом из домов живут мои подружки, но я их пока не знаю и бегаю одна по мураве, кружусь, расставив руки в стороны. Это так упоительно — все дома вдруг начинают кружиться, сливаются в один круг, я останавливаюсь, стою на месте, а вокруг меня все несется, несется, падаю в траву, а все несется… Как это происходит? Полежав, встаю, иду, покачиваясь, в дом, к маме. Получаю кусок хлеба с вареньем и снова оказываюсь на лужайке.

Я даже не успела слизать варенье, как на меня наскочила маленькая девчонка, гораздо меньше меня, и выхватила мой хлеб. При моей попытке его отнять, она расцарапала мне лицо.

Так, с Гальки Жаровой, началось мое знакомство с обитателями нашего дома.

Дом был большой, деревянный, построенный буквой «П», только вытянутой по горизонтали, и имел два крыльца. С крыльца, и с левого, и с правого — все симметрично, попадаешь в прихожую, из которой две двери ведут в квартиры. Они тоже почти одинаковые: небольшая кухня и большая комната — «зал» или «зала», кто как называл, — с высоченными потолками и здоровенными окнами. В нашем «зале», кроме окна на улицу, было еще три, выходящих на террасу — сущее бедствие для военных зим. На просторной террасе с разбитыми стеклами (наверное, в те времена и речи не могло быть, чтобы их вставить) мама категорически запрещала нам играть, произнося зловещее слово «сквозняк!».

Наши ближайшие соседи, с которыми мы делили крыльцо и прихожую, — Басихины: тетя Лариса, Юра, подросток, Инна, на три года старше меня, ровесница моего брата Гены, и малышка Аля. Их отец был где-то в долгой командировке, приезжал раза два.

Басихины держали козу, страшную, рогатую Лидку. Зимой, в морозы, ее переселяли из сарайчика в прихожую, в закуток. Я ее очень боялась.

Второе крыльцо принадлежало Тарасовым и Жаровым. У Тарасовых было трое детей, я почему-то их плохо помню, видимо всех затмевала мать, тетя Дуся, шумная, веселая, все время бегала к маме за советами. А вот Жаровы все на памяти. Кроме Гальки, почему-то меня невзлюбившей и коршуном на меня налетавшей, была Шурка, моя ровесница, брат Валя, старшие сестры Лида и Люба, и еще два брата меньше Гальки — Генка и Славка. Славка родился уже при нас, через год или два. Мы с Шурой бегали в железнодорожную больницу (в Рузаевке все железнодорожное) под окно к тете Варе, надеясь, что она нам покажет маленького.

Сам Жаров работал диспетчером. Даже я почему-то знала, что это очень важная работа. После рождения Славки он исчез. «Ушел к другой», — просто объяснила мне Шура. Однажды мы с ней поджидали в канавке у деревянного тротуара эту «другую» — Шура, видимо, все вызнала про нее и про ее маршруты, — намеревались что-нибудь крикнуть вслед или камень запустить. Удалось ли исполнить задуманное, не помню, а вот женщина осталась в памяти: летящее шелковое платье, кудри, туфли на каблуках — каблуки быстро-быстро простучали по доскам мимо нас…

А тетя Варя казалась мне очень старой. Я не понимала, что это — усталость. «Семеро по лавкам» — буквально про Жаровых: семеро детей и лавки, правда, добротные, которые смастерил рукодельный диспетчер. Как их тянула тетя Варя, чем кормила? Как-то у них образовался большой арбуз (проводники кое-что завозили из дальних рейсов, продавали), и в кухню, кроме своих, просочились и соседские дети. Другая хозяйка под каким-нибудь предлогом выпроводила бы незваных, а тетя Варя резала и резала арбуз, и всем досталось по куску… Арбуз — редкий праздник, а тете Варе надо было кормить свою ораву каждый день, думать, во что одеть-обуть.

Как-то в весенний денек — снег тает, лужи замечательные — иду в ботиках мимо соседского крыльца, а на солнышке, на припеке сидят младшие Жаровы, все босиком, и Галька в том числе. Но я чувствую себя в полной безопасности — не побежит же она, босая, по снегу, чтоб толкнуть меня, — и показушно шлепаю по лужам, чтоб брызги летели во все стороны: вот я какая, вот как могу! И вдруг Галька срывается с места и несется на меня. От неожиданности я первая толкаю ее изо всех сил, и она вприпрыжку, по снегу, мчится назад, на крыльцо. С этого дня установились мир и лад.