Детство Тины

Однажды в лютый зимний вечер в дом постучал вышедший из окружения красноармеец. Дядя Миша его не пустил, а Титины родители приютили. Солдат пожил несколько дней, отогрелся, отмылся. Его переодели в гражданскую одежду, которую от страха добровольно принес дядя Миша, и красноармеец пошел пробираться за линию фронта. А где эта линия? Кто знает? … На память воин подарил Тине и Тане котелок с ложкой. Ах, какой вкусной стала желудевая похлебка, съеденная из солдатского котелка!

А вот дядя Миша с тетей Любой жили и питались хорошо, ни в чем себе не отказывая. Как-то мама с Тиной заскочили на их половину. Тетя Люба как раз готовила греческое блюдо чир-чир. Это такие вареники с мясом, жаренные на сковороде, что-то вроде чебуреков. Запах стоял восхитительный, а вот вкуса Тина не запомнила, наверное, их не угостили. Дяде Мише вообще «повезло» на войне. В первый же месяц он попал в плен недалеко от дома. А немцы тогда были еще «добрые». Они могли отпустить пленного, если за ним приходил кто-нибудь из родственников. Местные женщины часто так выручали солдат, даже если и были с ними не знакомы. Так и дядю Мишу одна женщина признала своим «мужем». Его отпустили. Он немного пожил у этой доброй женщины, а потом ушел и пробрался к себе в село к настоящей жене – тете Любе. И всю войну тихонько просидел, занимаясь домашним хозяйством. Тетя Люба ему помогала. Детей у них не было, так что жили вдвоем они припеваючи.

В конце зимы Тинин папа устроился конюхом в конюшню. Хозяин то-то ему платил. Стала налаживаться жизнь. Девочки пошли учиться в сельскую школу, Тина – в первый класс, Таня – в третий. Село было греческим, а школа почему-то оказалась украинской. На дворе стоял лютый мороз, градусов 30-40, все сидели в верхней одежде, уроки были короткие и все устные. Учительницу звали Галина Львовна, прибыла она откуда-то издалека и была очень строгой. Тине трудно было выговаривать такое сложное сочетание имени и отчества, поэтому она постепенно переименовала учительницу в Галину Альбомовну, а потом – просто в Альбомовну. Через какое-то время Альбомовна принесла откуда-то перьевые ручки и чернильницы и обёрточную бумагу вместо тетрадок. У Тины не очень ладилось с письмом, никак не получалось вывести ровную строчку, начало было вверху страницы, а конец – внизу. К тому же из-за холода чернила застывали, приходилось долго возить пером по бумаге. В результате или бумага рвалась, или вместо букв выходили какие-то толстые чертики. За это ей доставалось от Альбомовны линейкой по пальцам. Это было больно и обидно, зато школьная наука быстро двинулась вперед. А на переменке все ученики собирались в кружок вокруг Альбомовны и шепотом пели «Реве та стогне Днипр широкий…». Почему шепотом – Тина не очень понимала, а спросить у Альбомовны почему-то боялась. Ей казалось, что они делают что-то недозволенное и лучше об этом помалкивать.

И все-таки пришла весна. И отступили холода. А с ними отступил и голод, потому что немецкая управа выделила беженцам земельные наделы для прокорма. Семена для посева выпросили у дяди Миши. Тита и Таня с большим удовольствием садили огород. Тина ходила вдоль свежевскопанных грядок, тыкала пальцем и громко объявляла всем желающим воробьям:

– Вот здесь морковка, здесь кукуруза, тут подсолнухи, еще дальше – сахарная свекла и всякая зелень.

Она с восторгом представляла, какими лакомствами она будет угощаться, когда все это овощное великолепие вырастет, они с Таней все соберут, а мама наготовит разных вкусностей. О том, что еще год назад в их доме вазочка на столе каждый день была наполнена конфетами, а по субботам мама пекла вкуснейшие пироги с капустой, творогом и вишнями, а домработница Маруся до блеска натирала полы и посыпала их пахучими травами Тина не то, чтобы забыла, просто ей казалось, что та жизнь уже закончилась, что это было почти во сне, а реальная жизнь – вот она, с буханьем пушек, немецкой речью, бедностью, голодом и затаенной мечтой о том, что весна придет.

Шел второй год войны. Тина и Таня все больше привыкали к сельской жизни. Уже не как городские приезжие штучки, как было прошлым летом, а точно такие же, как и местная ребятня. Так же коротко пострижены (где косички? Где банты?), так же бедно одетые, такие же худые (где, Тина, твои розовые щечки?), только речь осталась городская, так быстро не переделаешь. Вместе ходили на речку ловить рыбу, собирали на лугу съедобные корешки, в дуплах – птичьи яйца, а в посадке – вешенки и сморчки. Папа все на том же «Зингере» пошил им тряпочные тапки, в которых стали бегать, как только сошел снег.