Девять

– Как это понимать? Ты будешь хранить меня? Это называется пустить козла в огород сторожить капусту.

– В принципе, ты рассуждаешь верно. Разница только в том, что я не козел. А вот ты недалеко ушел от овоща. Я должен стать твоей надежей и опорой. Чтобы выжить самому. Ничего личного, никакого альтруизма, Боже упаси. Здоровый эгоизм. Доверься мне, как говорят американцы.

– Фак ю, извини за выражение. Я и так нуждаюсь в тебе несколько сверх меры.

– Я должен стать жизненно необходимым тебе.

– Ну, вот и становись.

– Уже, спешу и падаю. А знаешь, что должно стать твоим девизом?

– Холить и лелеять Платона?

– А также целовать его в попу. По утрам и вечерам. Вот эту заповедь вытрави себе на лбу особо крупным шрифтом. Чтобы любой первоклашка мог прочитать.

– Ладно. Заведу очередного кота, а там посмотрим. Правильно я понимаю?

– Думаю, да.

– У меня к тебе вопрос, Платон. Его можно истолковать по разному. Для меня он не носит личного характера…

– Давай твой вопрос.

– Тебе Мария что-нибудь подарила? На память?

Я растерялся настолько, что наверняка изменился в лице.

– И что же она тебе подарила, если не секрет?

– Кольцо.

– Кольцо? Вот как интересно. Мне она подарила наперсток. Вот этот.

– Ты хочешь сказать, и ты там был?

– Неважно. Проехали. Наперсток… Что бы это значило?

– Да разве же ее символы поддаются однозначному толкованию! Что она при этом сказала? Как прокомментировала свое подношение?

– Как? Да никак. Может, пей поменьше? Не стаканами, а глоточками? Мы ведь с Филей тогда были изрядно под шафе. Дескать, не теряй головы в любых обстоятельствах. Или – предохраняйся, береги себя, принимай меры безопасности, а? Как ты думаешь?

Я пожал плечами. Дескать, слишком мало информации об этом эпизоде твоей жизни. Хочешь знать мое мнение – выкладывай все.

– Почему тебе кольцо, а мне – наперсток?

– Не знаю, Веня. Сказал бы раньше, я бы у нее поинтересовался. Разве возможно понять их логику?

Тайна мироздания, перед которой мы оба были беспомощны, сблизила нас. Мария была для нас одинаково чужой. А мы были хоть и врагами друг другу, но – свои.

– У меня к тебе есть одна просьба, Веня.

– Валяй.

– Алиса…

– Что Алиса?

– Не хочу, чтобы она появлялась в твоей резиденции.

– Просьба, хочу, не хочу… Мне кажется, ты слишком многого хочешь, человече. Она свободная женщина, пусть гуляет, где захочет. Кстати, не стоит идеализировать этот твой аленький цветочек. Когда меня идеализируют, то явно недооценивают; а когда идеализируют женщину, то явно переоценивают. Она немного ведьма, как и все остальные бабы, позволь сказать тебе это по дружбе. Я замечал за Венерой: когда она на моих глазах превращается в блядь, она красит ногти в черный цвет. Как только эта блажь проходит, она меняет прическу, макияж и маникюр. Ну, вот ведьма, понимаешь…

Я чувствовал, что он абсолютно прав – и абсолютно в этом убежден.

Но вот мою абсолютную правоту донести до него было выше моих возможностей.

Что же это получалось? Я общался с ним, как с ребенком. Он был по-своему прав, а я был прав глобально (и потому неправ, с его точки зрения). И поскольку умнее был я, то я и был в ответе за него, хотя его земные возможности были просто несопоставимы с моими. Уровни нашего общения не пересекались, точнее, я сверху вниз видел и понимал его, а он снизу вверх в принципе не мог видеть меня как информационный объект, я для него не существовал как реальность – только как гипотеза.

Сильные, сильнейшие мира сего не ведают, что творят?

Малые сии? Алые?

Как его бросить после этого?

А как терпеть рядом эту скотину? Эко-свинью?

Вот тут-то мне захотелось завыть и обратиться к Марии. Вселенский абсурд, основанный на здравом смысле, – это, конечно, запредельный Уровень. Мое сознание было явно не готово к восприятию подобного как нормы.

Может, не было никакой Марии, может, это все мне лишь приснилось?

Я был ни в чем не уверен. И вот это неуверенное, растерянное, легко впадавшее в слабость существо было призвано беречь Босса?

Вместо ответа мне послышался лесной шум – на ветру скрипели сосны. Еще один – параллельный – шумовой уровень составлял плеск воды в озере, словно мягко отфыркивалось овальных форм млекопитающее, мой предок, носитель моего ДНК.

Стало страшно за вечность.

Стало жутко.

– Время, к счастью, летит слишком быстро, поэтому мы, к сожалению, скоро увидимся, – сказал Платон.

Он старался излучать уверенность в наших общих слабых силах, но излучал нечто большее, а именно: мудрость».

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.

3

3.8.

– Платоша, я постирала твои рубашки. Сложи их, пожалуйста, в платяной шкаф. На твою полку. Нет, не надо, я сама.

– Alles! Alles! Алиса! Я уже лечу. На крыльях любви.

– Не надо, говорю же, я сама. Мне приятно.

– Мы превращаемся в домохозяйку, зайцы? В домоправительницу, пупсы?

– Не дождешься, мой платиновый. Только из-за твоей монографии. Пиши и знай мою доброту.

– Ты убиваешь меня своим великодушием.

– Будешь выпендриваться, останешься без обеда.

– Кстати, по поводу обеда… Автор уже начинает подумывать в эту сторону, уже предвкушать….

– Все уже на столе.