Девять

– Не уверена. Истина, мысль – в русском, очень умном языке, категории, отчего-то, женского рода. Возможно, я это имела в виду. Женское начало – вечно живое. Представь себе «мертвую мысль». Как-то не по себе становится…

– Представляю. Забавно: ты тоже во многом не уверена. Это как-то придает мне уверенности.

– Все это так непросто…

– Знаю. У меня от тебя голова кругом.

– В каком смысле?

– В самом что ни на есть земном. Ты мне нравишься. И это волнует меня.

– О! о! о! Хорошо, что нас не слышит Алиса, верно?

– Я хочу тебя. Чувствую себя немного преступником, но все равно хочу.

– Как тебе такое в голову могло прийти!

– Не знаю. Тебе виднее. Только это не в голову пришло.

– Вы, люди, порой пугаете меня. Хотя если бы вас не было, что было бы со мной? Могу ли я существовать отдельно от вас? Вопрос открытый.

– А ты меня не пугаешь. Почему ты не обиделась? Почему тебя не оскорбили мои слова? Они тебя не оскорбили, я это чувствую.

– Я вынуждена признать: процесс познания – это очень интимный процесс. Результат процесса можно показать другим, а вот сам процесс – штука темная и сомнительная, что ли. Во всяком случае, не терпит свидетелей. Никогда не знаешь, что из этого получится.

– Сколько всего аморального я совершил – а все из любви к нравственности!

– Верно, верно. И никому об этом не расскажешь. Ты чист, а всем будешь казаться грязным.

– Вот, вот. Поэтому я рад тебе открыться. Мне нечего скрывать, я вообще презираю тайны, но я вынужден секретничать, иначе не проживешь. У тебя много поклонников?

– Как тебе сказать… Если попытаться отразить эту сторону моей жизни на твоем языке, получится что-то вроде следующего: я – вечная невеста, которая никогда не станет ничьей женой. И ничуть по этому поводу не горюет.

– Но мужчины у тебя были?

– Были. Здесь следует остановиться. Я надеюсь, ты пощадишь мою скромность, обнаружив чувство собственного достоинства. Не стоит продолжать эту тему.

– Значит, тебя тоже тянет к мужчинам?

– Тянет… Но ревновать меня не надо. Я не девка, я невеста…

У меня все было с ней, как с женщиной, только женщиной при этом она не была. Все ее женские прелести, манера поведения, жесты, темперамент – все, все в ней было пугающе идеальным; тело, между прочим, было смутно знакомым, близким к пропорциям Алисы. Но впечатление суррогатности, неорганичности не покидало меня.

Длился сладкий миг экстаза очень долго – может, сутки, по земным меркам. Может, гораздо дольше. Во всяком случае, на это потребовалось время.

– Утолил свою страсть к познанию? – спросила она с улыбкой, стыдливо запахивая на себе халатик.

– Нет, – честно ответил я.

Она рассмеялась так, будто смешнее ничего не слыхала в своей жизни.

– Мария, с кем я сейчас занимался любовью?

– Скажем так: еще недавно, в тот момент, когда мы были вместе, я вся состояла из страсти. Ты хочешь внести меня в свой донжуанский список?

– Маша, ты же знаешь, что это не так!

Она покраснела. Честное слово, она покраснела!

– Извини, – сказала она. – Не называй меня так больше. Это слишком интимно даже для наших отношений. Пойми меня правильно, я меньше всего хочу тебя обидеть, но… В общем, давай считать, что между нами не было ничего личного.

Она твердо посмотрела мне в глаза.

– Конечно, – сказал я. – Безусловно.

– Вот и ладненько. За это ты еще больше достоин любви. Ты на глазах становишься другим, Платоша.

– Платон. Я бы предпочел – Платон.

– Да, конечно. Извини. Мне безумно жаль с тобой расставаться. Я-то знаю, насколько ты хорош.

– Спасибо, Мария. Если бы ты знала, как мне приятно это слышать.

– Я вижу, ты все понимаешь правильно. Процесс познания тоже должен быть человеческим. Даже к камню надо относиться по-человечески или к облакам, не говоря уже о разуме. Почему люди так небрежно, так бездумно относятся к разуму, Платон? Или к любви? Все бесценное для них превращается в товар, который ничего не стоит.

– О, Мария, твое чувство юмора делает тебе честь.

– Разве я сейчас пошутила?

– Возможно, и нет; но бездна горьковатой иронии – это то, что сегодня хочется считать культурной ценностью.

– Можно, я тебя поцелую?

– Маша…

– Что же я делаю! Я совершаю преступление против совести: я не должна превращать тебя в раба истины, в маньяка вечных истин! Это недопустимо. Это называется сбивать с пути истинного. С меня за это строго спросится. Ах, тебе не объяснить…

– Я уже в состоянии понять то, что невозможно объяснить. Я уже никогда не стану ничьим рабом. Даже рабом истины.

– Правда? Значит, я уже стала частью тебя. Ты быстро возмужал. Стоп! Знаешь, где мы сейчас с тобой побывали? Мы пронеслись по пятому уровню. Боюсь, что чиркнули по шестому. Все так стремительно. Ты постепенно осваиваешься в лабиринтах мироздания.

– Скажи, а у тебя есть начальник?

Она рассмеялась.

– А это вопрос первоклашки, извини. Какой начальник? Я сама себе царь и бог. Хорошо, царица и богиня. Я сама с себя строго спрошу. У нас высочайшая степень самоорганизации. Мы сами себе кнут и пряник. Нам не нужны пастыри со стороны.

– А почему я здесь не вижу никого, кроме тебя?

– Хороший вопрос, очень хороший. Ответ нужен?

– Ты хочешь сказать, что…

– Вот именно.