Девять

Три года, как во сне. Умер от инфаркта спившийся эксперт. Новый, молодой, холеный не слишком суетился, если не светил нагоняй от начальства, повышение или приличные деньги и оставлял тела на попечение санитаров, настрочив «на коленке» отчет. Рядом с моргом, дверь в дверь, построили детское отделение — больше места на территории больничного комплекса не нашлось, а расширяться было некуда. Покуривая на крылечке, он с удивлением разглядывал белотелых мамаш в халатиках и ребятишек с воем бросающихся под родительское крыло при виде страшного дядьки. Он смущался и прятался внутри…

В следующем июне, при расчистке пепелища за Ломжинкой под новое строительство, экскаватор вскрыл обширное подземное помещение, в котором находились останки девяти человек в разной степени разложения. По стечению обстоятельств фотокорреспондент одной из местных газет крутился на площадке, где неделей раньше очередной мэр ковырнул пару раз лопатой угли после разрезанной ленточки и речей о будущем жилого массива. Снимки и пространный комментарий корреспондент тиснул в одно из центральных изданий на следующий же день и пропал.

Бригада криминалистов прибыла из Москвы через двенадцать часов, во главе с одним из самых известных экспертов — специалистом по установлению личности. Полковники и генералы топтались на крылечке морга, а выздоравливающие ребятишки с открытыми ртами таращились на малиновые лампасы и позумент, словно в цирке. Удивительно, но мамаши, заглядывали в окна морга и даже изрядная вонь не отпугивала.

Сам он забился в угол и притих, достигнув той стадии незаметности, когда становился для эксперта необходимым инструментом вроде скальпеля или пилы для трепанации. Через два дня останки вывезли в цинковых ящиках в аэропорт. По обрывкам разговоров он понял, что у всех были посмертные повреждения грудной клетки, а в ранах обнаружены остатки древесных волокон и даже целые куски дерева.

«Это не я!» — хотелось кричать ему. — «Это же не я!»

Он испытал шок по силе равный тому, что пережил со смертью жены. Значит, был кто-то ещё! Кто-то ещё бродил по «нахаловке» в поисках упыря, по его следам. Или наоборот — это он бродил по следам неизвестного охотника, а может — они крались рядом?..

Когда шумиха чуть улеглась, а морг приобрел свой всегдашний покойный вид, он напился вдрызг. Ему казалось, что всё, наконец, закончилось. Пусть не он, пусть другой, но кто-то уничтожил мерзкую тварь. Он обрел свой покой, воткнув пучок красных флажков рядом с первым, что выгорел и поблек за семь долгих лет.

Похмелье наступило через два года. Двадцать шестая. Двадцать шестая, найденная прямо в машине, за рулем. Белый манекен в богатой курточке, ворот которой был едва испачкан кровью. Он ничего не успел сделать, как раньше, у него и под руками ничего не было. Новорусс с опухшим от слез лицом, отчего оно утратило надменно-карикатурные черты богатого хама, тихим голосом попросил провести вскрытие сразу в салоне ритуальных услуг.

Эксперту было все равно.

А ему нет…

…Пот заливал лицо, щекотал брови под маской. Он на секунду снял прибор, ероша волосы. Призрачно-зеленый мир растворился в темноте. Далеко послышался натужный гудок маневрового тепловоза на сортировочной станции — усталый хрип изнемогающего животного. Закатанным рукавом клетчатой рубахи он вытер лоб, прислушался. Тихо по-прежнему, и окружающее вновь проступило из темноты в таинственно-кокетливой, зеленой маске.

Лопата глухо ударила о твердое. Под ударом пустота, с глиняных стен осыпались небольшие комочки. Он встал на колени, разбросал руками тонкий слой глины, несколько заноз впились в ладони. Полати. Надо же, над гробом в десятки тысяч, полати из грубых не струганных досок, как в могиле похороненного на муниципальные средства одинокого пенсионера.

Он выбрался наверх, осмотрелся еще раз, подхватил сумку рядом с памятником и осторожно сполз в яму. Вжикнула «молния». На ощупь он отыскал ломик, примерился и вонзил острие в щель между досками. Потянул, заламывая рычаг, слабый треск, размеренный, как щелчки метронома звучал оглушительно, царапая слух острым коготком. Торцы досок сухо скребли земляные стенки. Разводы зеленого в маске стали ярче — скоро рассвет. Он принялся работать быстрее, жестче — времени осталось совсем мало. Вот, наконец, и сверкающая лаком крышка с резным крестом. В два коротких глухих удара он сбил замки, выдохнул, крышка откинулась, комки земли посыпались на белую внутреннюю обивку. Лицо покойницы закрыто краем савана.

Он чуть помедлил, нащупывая осиновый кол и киянку, прошелестела чесночная шелуха, острый запах поплыл в прохладном уже влажном воздухе — выпадала роса, — потом потянулся, наклоняясь, грязные пальцы подцепили край савана, руки бережно, словно боясь раньше времени нарушить не-сон, не-смерть женщины, отбросили покрывало.

У него вырвался крик и забился в могиле, как дикая птица, впервые попавшая в клетку, кол и киянка вывалились из рук. Эхом над головой, из светлеющего прямоугольника неба испуганно прозвучало:

— Эй, козёл, ты чё делаешь?!