Девять рассказов

– Ну, а теперь знаешь, – отрезала Джинни и раскрыла «Вог», заслонив им лицо. Она держала журнал перед собой до тех пор, пока Селина не вышла из гостиной, потом положила его обратно на приемник и принялась разглядывать комнату, мысленно переставляя мебель, выбрасывая настольные рампы и искусственные цветы. Обстановка была, на ее взгляд, отвратная: дорогая, но совершенно безвкусная.

Внезапно из другой комнаты донесся громкий мужской голос:

– Эрик, ты?

Джинни решила, что это Селинин брат, которого она никогда не видела. Скрестив длинные ноги, она обернула на коленках верблюжье пальто и стала ждать.

В гостиную ворвался долговязый очкастый человек – в пижаме и босиком; рот у него был приоткрыт.

– Ой… Я думал, это Эрик, черт подери. – Не останавливаясь в дверях, он прошагал через комнату, сильно горбясь и бережно прижимая что-то к своей впалой груди, потом сел на свободный конец дивана. – Только что палец порезал, будь он проклят, – возбужденно заговорил он, глядя на Джинни так, словно ожидал ее здесь встретить. – Когда-нибудь случалось порезаться? Чтоб до самой кости, а?

В его громком голосе явственно слышались просительные нотки, словно своим ответом Джинни могла избавить его от тягостной обособленности, на которую обречен человек, испытавший такое, чего еще не бывало ни с кем.

Джинни смотрела на него во все глаза.

– Ну, не так чтобы до кости, но случалось, – ответила она.

Такого чудного с виду парня – или мужчины (это сказать было трудно) – она в жизни не видела. Волосы растрепаны, верно, только что встал с постели. На лице – двухдневная щетина, редкая и белесая. Вообще с виду – лопух.

– А как же вы порезались? – спросила Джинни.

Опустив голову и раскрыв вялый рот, он внимательно разглядывал пораненный палец.

– Чего? – переспросил он.

– Как вы порезались?

– А черт его знает, – сказал он, и самый тон его означал, что ответить на этот вопрос сколько-нибудь вразумительно нет никакой возможности. – Искал что-то в этой дурацкой мусорной корзинке, а там лезвий полно.

– Вы брат Селины? – спросила Джинни.

– Угу. Черт, я истекаю кровью. Не уходи. Как бы не потребовалось какое-нибудь там дурацкое переливание крови.

– А вы его чем-нибудь залепили?

Селинин брат слегка отвел руку от груди и приоткрыл ранку, чтобы показать ее Джинни.

– Да нет, просто приложил кусочек вот этой дурацкой туалетной бумаги, – сказала он. – Останавливает кровь. Как при бритье, когда порежешься. – Он снова взглянул на Джинни. – А ты кто? – спросил он. – Подруга нашей поганки?

– Мы с ней из одного класса.

– Да?.. А звать как?

– Вирджиния Мэннокс.

– Ты – Джинни? – спросил он и подозрительно глянул на нее сквозь очки. – Джинни Мэннокс?

– Да, – сказала Джинни и выпрямила ноги.

Селинин брат снова уставился на свой палец – для него это явно был самым важный, единственно достойный внимания объект во всей комнате.

– Я знаю твою сестру, – проговорил он бесстрастно. – Воображала паршивая.

Спина у Джинни выгнулась:

– Кто-кто?

– Ты слышала кто.

– Вовсе она не воображала!

– Ну да, не воображала. Еще какая, черт подери.

– Никакая она не воображала!

– Еще какая, черт дери! Принцесса паршивая. Принцесса Воображала.

Джинни все смотрела на него – он приподнял туалетную бумагу, накрученную в несколько слоев на палец, и заглянул под нее.

– Да вы моей сестры вовсе не знаете!

– Ну да, не знаю, прямо…

– А как ее звать? Как ее имя? – настойчиво допытывалась Джинни.

– Джоан. Джоан-Воображала.

Джинни промолчала.

– А какая она из себя? – спросила она вдруг.

Ответа не последовало.

– Ну, какая она из себя? – повторила Джинни.

– Да будь она хоть вполовину такая хорошенькая, как она воображает, можно было б считать, что ей чертовски повезло, – сказал Селинин брат.

Ответ довольно занятный, решила про себя Джинни.

– А она о вас никогда не упоминала.

– Я убит. Убит на месте.

– Кстати, она помолвлена, – сказала Джинни, наблюдавшая за ним. – В будущем месяце выходит замуж.

– За кого? – Он вскинул глаза.

Джинни не преминула этим воспользоваться.

– А вы его все равно не знаете.

Он снова принялся накручивать бумажку на палец.

– Мне его жаль, – объявил он.

Джинни фыркнула.

– Кровища хлещет как сумасшедшая. Ты как считаешь – может, смазать чем-нибудь? А вот чем? Меркурохром годится?

– Лучше йодом, – сказала Джинни. Потом, решив, что слова ее прозвучали недостаточно профессионально и веско, добавила:

– Меркурохром тут вовсе не поможет.

– А почему? Чем он плох?

– Просто он в таких случаях не годится, вот и все. Йодом нужно.

Он взглянул на Джинни.

– Ну да еще, он щиплет здорово, скажешь, нет? Щиплет как черт, что – неправда?

– Ну, щиплет, – согласилась Джинни. – Но вы от этого не умрете, и вообще.

Видимо, нисколько не обидевшись на Джинни за ее тон, он снова уставился на свой палец.

– Не люблю, когда щиплет, – признался он.

– Никто не любит.

– Угу. – Он кивнул.

Некоторое время Джинни молча наблюдала за его действиями.

– Хватит ковырять, – сказала она вдруг.