Девятая квартира в антресолях - 2

Состоялся суд, обнаружились свидетели, был вынесен приговор. Каторга. В пересыльную тюрьму собирали целый этап, поэтому еще месяца два страдалец пребывал в их городе. Накануне их высылки, мать не ложилась спать, опасаясь какой-нибудь выходки со стороны своей непутевой дочери. И она не ошиблась – всю ночь в комнате у той слышны были какие-то звуки и шорохи, но на стук матери она не отпирала. Ну, хоть жива, слышно как ходит взад-вперед. Нет, эта с характером, эта руки на себя не наложит! Наступило утро. Дочь вышла из своей комнаты, одетая тепло, укутанная в платок и с узлом в руках. На вопросы матери не отвечала, отодвинула ее плечом и вышла во двор. На крики Катерины Семеновны дворовым работникам задержать ее, только спокойно ответила:

– Мама, не позорь себя, – и вышла со двора.

Куда она отправится, было ясно каждому. Катерина Семеновна оделась и, взяв извозчика, поехала к воротам острога. Дочь она увидела сидящей в повозке, которая, пропустив вереницу каторжников, направилась вслед за ней. Они ехали рядом, борот о борт, и мать грозила дочери во всеуслышание всеми смертными карами, а та молча продолжала свой намеченный путь. У моста коляска Катерины Семеновны, по ее указанию, выехала вперед и перегородила дорогу. Она сошла и, подойдя ближе, ухватила дочь за рукав, твердя: «Выходи! Я все равно не пущу тебя никуда!» Кучер Раисиной повозки проявлял всяческие признаки недовольства и досады. «Давайте, барышня, сходите! Разберитесь между собой, а меня не путайте». Дочь полезла за пазуху, и, достав оттуда пухлую пачку бумажек, вынула несколько крупных денежек и отдала ему: «Сходи ты, я покупаю у тебя упряжку». Увидев, сколько дала девица, тот мухой слетел с козел, низко поклонился и был таков. Раиса пересела на его место: «Трогай! Но!» Мать ухватилась за удила и повисла на них. Дочь не смогла переехать мать и остановилась.

– И откуда у тебя такие деньжищи? – задыхаясь, спрашивала Катерина Семеновна.

– Скопила, – отвечала ей дочь. – Даже не пытайся доказать, что я их украла!

– А-ааааа! Это папаша твой сердобольный! Он дал?

– Мама! – дочь, наконец, сорвалась из своего нечеловеческого спокойствия в истерику. – Мама! Дай мне жить! Уйди, мама!

– Жить захотела?! За моей спиной делишки крутишь? С отцом сговорилась? Позоришь нас! За острожником увязалась, ни чести, ни гордости! – тоже в запале, уже не соображая, что и кому она говорит, кричала Катерина Семеновна. – Жить! Ишь, ты! Разбежалась!

Дочь хлестнула коня и неловко стала объезжать перегородившую дорогу пролетку. Она выехала каким-то чудом на мост, но тут заднее колесо застряло между двух осклизлых бревен и ей никак не удавалось сдвинуться дальше. Она оглянулась, посмотреть, что произошло, и невольно увидела лицо матери. Та довольно ухмылялась – снова все складывалось по ее хотению. Раиса стала понукать лошадь так, что та взвилась на дыбы и рванула повозку вперед. Остальное Катерина Семеновна видела, как во сне. Повозка двинулась и понеслась вперед, но тут же стала вихлять задом – колесо осталось там, где его защемило. Она видела испуганное лицо дочери, которая успела обернуться еще раз, а затем – сначала передние колеса закружились в воздухе, потом все повозка как-то неловко завалилась набок, и, сдвинувшись к самому краю настила, зависла на мгновение над пропастью. Тело ее дочери сшибло деревянные перила и скрылось внизу, лошадь еще несколько секунд держалась, упираясь всеми копытами, но после упала и ее тоже стянула под мост, привязанная к ней упряжью тяжелая повозка. И все стихло.

Дочь не утонула. Она упала на то место, где плещутся волны о песок, и берег соединяется с рекой. Кажется, становой пристав говорил, что она сломала себе шею. Это было уже неважно. Муж, умирал долго, целых две недели. Последнее, что она сумела разобрать из его, становящейся все бессвязней речи, было: «Теперь твоя жизнь станет спокойной. Не за кого больше бояться. Все в твоей власти, Катя. Все под надзором». Она похоронила и его, и еще с полгода жила как старые заведенные часы в уже пустующем доме. Просыпалась. Шла. Возвращалась. Миновало лето, и в один из теплых дней Катерина Семеновна пошла в церковь. Туда она тоже ходила часто. Ходила по привычке. Мало что улавливая из происходящего вокруг, она в тот день почему-то отчетливо услышала беседу об этом монастыре. В том разговоре даже путь до него подробно упоминался. Она пришла домой и все помнила его. Собралась. Оставила дело на приказчиков. Приехала сюда. Живет вот.

***