Девочка и Дорифор

Художник Даль отнюдь не усомнился в этом логическом заключении. Между тем, оставалось незыблемым и представление собственного места в просторах человеческих судеб. Он по-прежнему был уверен в том, что его никем неопределимая стезя – не оставляла там даже чуть заметных следов. Особенно, что касается близких ему людей. А возникшее иное представление себя, в свете намёков господина за шторой, то есть, описание всамомделешней возможности осуществления доброго десятка перечисленных «если бы», – оно вызвало в нём лишь дополнительное напоминание. Существование такой возможности, и без того никогда не покидало внутренних чувств. К тому же – сны. Они приходят, когда хотят, от них никуда не увернуться. Он слегка хихикнул тем же внутренним чувством. А затем это временное перенасыщение чувствами будто оторвалось и пропало в густом тумане всеобщего пространственного восприятия. Даль погрузился в черноту…

Глава 40. Окончание исповеди Луговинова

– Сон был, – продолжил Антон Вельяминович, после того, как зажглись свечи. – Реку по льду переходил.

– Перешёл?

– Куда там. Разбудили.

– Повезло. А то бы провалился под лёд.

– Спасибо.

– Женщин звать не будем, – утвердился Дорифор, продолжая устраивать стол.

– Которых? – Луговинов не до конца отошёл от дрёмы, и плохо ориентировался, не сразу осознавая, где он сейчас находится и когда, в смысле периода времени. Он представил себе всех давешних женщин и одну девочку.

– А всех не будем, – Дорифор закончил выставлять на поверхности стола всё, что принёс из магазина, который рядышком.

Антон Вельяминович тоже успел сориентироваться в пространстве вполне определённой комнаты и сказал пытливо:

– А, Фату Моргану? Нет, не будем. Или да, не будем?

– Русский язык – не математика.

– Ну да. Минус, помноженный на минус, в русском языке не есть плюс. Помножай да помножай «нет» на себя, не получится из него «да», а лишь удалится он, – Луговинов согласился с преимуществом гуманитарных наук над науками точными. И подытожил соображение после непродолжительной остановки, припоминая слова Дорика о проверке алгеброй гармонии:

– Филология, подобно искусству, алгеброй может быть, и проверяется, но ей не подчиняется.

– Мы ещё не пили, а уже пошёл слишком тонкий разговор, – хозяин стола начал разливать спиртной напиток по стаканам.

– Тут и без пития… – Луговинов поднялся.

– Без… – Дорифор машинально подтвердил, не предполагая дальнейшего развития мысли Антона Вельяминовича.

– Нет, Дорик, я ничего не скажу и ничего не спрошу. Шёл сюда с вопросом. Ты был мне очень и очень даже надобен. Но уже начинаю понимать. И понял, – Луговинов опять сел.

Никто не стал спрашивать, чего тот постиг в данную минуту. Дорифор изготовился поставить на стол бутылку с остатками в ней спиртного напитка. Даль вообще не имел намерения принимать участия в математической беседе, а мог бы, ведь он поднаторел в подобных упражнениях с мамой Тёти Любы. Он стоял в позе выжидательной, не расставаясь с альбомом в руке. Он, мы понимаем, полностью убежден в чёрном преображении картин и здесь, в отпечатках. Тому послужило доверительное принятие недавних объяснений пришельца за шторами. Здесь должна быть чернота. Повсеместно.

– Касьян! – воскликнул воплотившийся в наше время древний грек и со стуком поставил бутылку перед собой, – ты, никак, чем-то напуган. Что у тебя с лицом?

– На, – Даль, пребывая в черноте чувств, подал ему альбом, – раскрой.

Дорифор непринуждённо исполнил просьбу приятеля. Раскрыл, а потом и перелистал.

– На какой странице раскрыть-то? – спросил он с недоумением.

– А, без разницы, если всюду одно и то же, – ответил художник с оттенком сомнения.

– Да почему? Разное, – возразил приятель художника, – разное. Только автор один и тот же.

Даль опустил веки.

– И нет черноты? – спросил он с недоверием.

– Ну, темновато немного, при свечах не столь уж слишком ярко, – ответил Дорифор и уставился круглыми глазами на друга. И взгляд был примерно похож на тот, когда раньше, ещё в начале нашей повести, остановившись на улице, он, очутившись в положении удивления, поднял взор в сторону окна, из которого упало дерево и обняло сзади. – Посмотри сам. Зачем пугать людей.

Касьян взглянул на раскрытый альбом. На него глядела сияющая пара чистейших репродукций прежних картин-изображений.

– Значит, глаза мои нормальные и, значит, я видел ясно, – он отвёл взгляд в сторону.

– А! Ты возымел свежую тайну, – Дорифор захлопнул альбом и положил на ближайшую полку, – будешь раскрываться?

– Если тайна, – художник улыбнулся, странно улыбнулся, с холодком – если она есть и касается меня, то не моя она.

– О! – Дорифор тоже улыбнулся, но обыкновенно, – молодец. Мастер загадок. Ещё припустил ребусов-кроссвордов.

Луговинов, мы знаем, кривотолков не любил. Поэтому спросил напрямую:

– А что вы ожидали увидеть в книге?

– Вопрос ко мне? – переспросил Касьян.

– Именно.

– Чёрные квадраты.

– С чего это? Дорик, что ли должен был замазывать картинки?

– Хм, да нет. Не Дорик. Не Дорик. Моя востребованность.

– Снова таинственность, да ещё покруче! – воскликнул античный товарищ.