Девочка и Дорифор

– Он ведь и докторскую, кажется, недавно защитил, – Антон Вельяминович поглядел в глаза Фотинии. – Без меня, но по той же тематике, заданной мной. Поздравить, знаете ли, не успел. Хотя, знаете, вру я. Хм, никогда не откровенничал, а тут, словно прорвало. Ну, вру я. Йозеф-то здесь вспомнился из-за вас. Вообще-то я многих аспирантов позабыл. Многих. Всех. Да они и без меня забываются. Тут и воли специальной нет. Забываются почти мгновенно. Если не напоминают о себе. А если и напоминают иногда, то почти сразу снова забываются. Такая у них привычка, ха-ха-ха, но простите, смешного тут мало, если не сказать, что вообще нет ничего забавного.

– Давно, – опровергла Фата Моргана, – защитился давно. А последнее время часто жаловался: забросил, мол, ранние идейки. Взялся, было, их заново, как он говорил, раскручивать. И внезапно умер, будто сгорел. Что-то спалило его.

– Сгорел, – повторил человек, по-прежнему сидящий спиной к сокрытой опасности, – сгорел. Спалён.

Затем он встал и подошёл к серванту. В кучке разнородных драгоценностей на полке, подобно множеству осколков, отражался свет лампы под абажуром. «Сгорел», – пространно молвил про себя Луговинов, глазами пробегая по светящимся точкам огоньков, – «хм». Тут взгляд упал на художественный альбом. Он машинально ухватил собрание репродуцированных произведений «изобразителя» Даля и стал перелистывать.

– А когда он умер? – спросил Антон Вельяминович, поднимая голову вверх.

– Даль? Нет, жив пока, – откликнулся Дорифор.

– Йозеф, – уточнил академик со слабо выраженной хрипотцой.

– С того времени год прошёл, – тихо вымолвила Фотиния, – На прошлой неделе.

– Тоже год, – чуть слышно прошептал учёный и почти лауреат, мысленно проводя мистическую параллель.

– Послушай, дружище Антон, – Дорифор полюбопытствовал, – а другие твои бывшие аспиранты не начинали вновь забытые разработки, не пытались их запустить по-новому?

Успешный компилятор другу не отвечал. Мысленная параллель уносила внимание в бесконечность.

– Ах да, – античный двойник поднял брови, – ты же их позабыл. Выжег. Сам сказал. Или манеру они взяли – забываться, иначе говоря, сгорать.

– Да, странный художник, – молвил благополучный учёный, по-видимому, пропустив мимо ушей довольно едкое словцо приятеля. Он перевёл внимание из почти небытия на любопытные страницы альбома, и разглядывал одну из репродукций, поворачивая свежее издание с боку на бок. – У него тут картина в картине. Одна в книжке, другая создаётся в воображении.

«В книжке тело, – подумалось ему, – в воображении душа».

– Нет, не совсем позабыл, – он ответил-таки вслух на реплику Дорифора. Ему удалось её расслышать сквозь краткую занятость обследованием далевских картин. – Точнее, позабыть-то позабыл, выжечь-то выжег, из памяти удалить-то удалил, но уверен – каждый неплохо пристроился. И наверняка живы да здоровы, слава Богу. Хотя… – Луговинов, не желая того, начал выказывать подозрение, – м-да, м-да. Кхе. Они действительно лишь иногда напоминают о себе. Мы нечасто общаемся. Даже через публикации. И о Йозефе я почти не знал ничего. В журнальчике одном заметил разок его имя, и ку-ку.

– Неловко мы застольничаем, – вымолвила рослая хозяйка со вздохом.

Она встала из-за стола, оказалась рядом с нежданным гостем, вынула из его рук альбом и привела учёного под руку снова к столу.

– Но пусть неловкости будет поменьше, – и принудила нежданного гостя сесть на другой стул у другого торца стола с видом на дверь.

– Ну да, – Антон Вельяминович поддался её оздоровляющему решению, пусть и не столь значительному, чем желалось бы ему в этот час, уселся, взгромоздив локти на стол, и умолк.

В безмолвии он предпринял действие по извлечению из памяти недопонятые слова приятеля о нищих: «нищие бывают разными». Но тут же и остановил работу мозга. А недопонимание немедленно растворилось где-то в боках затылочной части головы и забылось. Зато проявилось новое ощущение слов приятеля о нищих. Память произвольно переросла в мысль. Есть, есть нищие, которым требуются подачки в виде научных идей, этих «научных побрякушек». Нищие идеями не переводятся. М-да, м-да. В голове академика набухало свежее содержание мысли. Но, вместе с тем, он не принял совета Дорифора к действию. Не стал прибегать к возможной поддержке со стороны Фотинии Моргановой: невзначай заговорить с ней о том, насколько разными бывают нищие. Он определённо сам это допонял, ясно ощутил себя одним из тех разных нищих. Ведь это ему-то, по обыкновению, и требовались подачки подобного рода. Он побирался.

– Я понял, о каких разных нищих ты мне говорил, – промолвил учёный муж, глядя на приятеля древнегреческого облика.

– Нищих? Кто у нас тут нищий? – спросила хозяйка стола.

– Есть кое-кто, – с тяжестью промямлил Антон Вельяминович, – вот я таков и есть.

Соседка приятеля академика Луговинова взглянула на него со знаком непонимания в оттенках уголков глаз и вознамерилась, было, потребовать от гостя более-менее приемлемого уточнения смысла этого неожиданного заявления. Но другой гость, он же сосед, опередил её, переводя стрелку на себя.