Девочка и Дорифор

Фотиния встала и подошла к окну. За ним, ярко освещённый юго-западным солнцем, сиял розовый фасад противоположного здания. Оттого профильный силуэт элегантно драпированной женщины, обозначенный на контражур, предстал чрезвычайно чётко. Безупречная стройность фигуры предполагала не менее стройное повествование.

Глава 14. Разные художники

– У него было сходство с вами. Я имею в виду столярные дела. Не совсем столярные, а, скорее, плотницкие. Ему нравилось что-нибудь смастерить. Например, веранду вполне профессионально построил, беседку. Даже собачью конуру. Мы имели домик отдельный на окраине города. Так Йозеф избавлялся от переживаний по поводу научных неувязок. Он что-то выстраивал, искал выход неоформленным мыслям, но, по-видимому, не попадалось на ум того, чего жаждал. Думаю, у вас та же забота. Мне кажется, я улавливаю эту схожесть, не зная точно о вашей основной деятельности. Но не бойтесь, пытать не стану. Да, Йозеф сожалел о заброшенных ранних задумках. Я, знаете, человек не научный, не умею рассказывать учёными словами. Я – просто жена учёности. Если такое бывает. Иногда бывает. Жена своего мужа. Но муж целиком состоял, по существу, из научного знания, был живым его портретом… нет, скорее, живым воплощением. И сталось, будто я – жена науки. Забавно. Он мне однажды прямо высказал: «Коли детьми человеческими не обзавелись, родила бы ты мне хорошенькую теорию. Жена ты или не жена»? Я тогда решила, будто у него новая серия шуток началась. Он любил шутить, и – целыми сериями. Но, взглянув на его лицо, я не увидела иронии. Он говорил будто вполне серьёзно. Вы знаете, шутники всегда делают лицо серьёзным. Я рассмеялась. А он продолжил серьёзно шутить. «Вот, – говорит, – идей много, а плодов от них не произрастает. Я вроде бы – закостенелый научный холостяк. Ничегошеньки не породил. Всю жизнь получилось пробыть научным холостяком. И это единственное моё научное открытие на сегодня, лучшее произведение холостого ума. Надо же, дошло. Действительно холостяк. Чужих научных, с позволения сказать, женщин-тем вокруг полным-полно, с каждой имел успех, а холостяком остался. Не нашёл единственной, для того, чтобы завести семью гениальных теорий». И, давай меня забрасывать словами непонятными, но красивыми. И рисуночки рисовал. А было это перед тем, как ему умереть. Рисуночки, знаете… неспособна я вам толком объяснить. Помните, что меня поразило в живописи вашего Даля? Да, отсутствие живописи по сути. Да, там есть цвет, есть линии, есть светотень. В них заметен замысел, есть стройность, композиция. Но не оно главное. Главное – образы, рождающиеся прямо при тебе, в тот момент, когда ты рассматриваешь картину. Образы перекрывают художественность. И в тех рисуночках, научных рисуночках, схемах разных-всяких, в геометрии и числах тоже виделось подобие образов. Простите, я запуталась. Вы спросите, а что именно образы представляют? Наука ведь не общепринятое изобразительное искусство. Там чистое измышление, да и то абстрактное. Не знаю. Но ощущение говорило мне о том. В воображении выстраивались странные существа, от которых исходила странная сила. Доброй она представлялась или недоброй, судить не берусь. И то, и другое. Или вовсе по ту сторону добра и зла. Но что-то исходило оттуда тревожное, вперемежку с привлекательным. Не знаю. Не так я говорю. Для описания тех ощущений надо бы слова все позабыть. Да. А муж продолжает говорить: «Я бы потом, новорождённого первенца непременно воспитал по-настоящему, жизни бы только хватило». И мечта в глазах. Да. Но тому уж не бывать, я теперь вдова, и не смогу произрастить плоды умершего супруга даже в шутку. Но тогда я почему-то серьёзно вдруг отнеслась к тому шуточному предложению. Нет, не в тот момент, когда он это говорил. Потом. А по-настоящему, только сегодня. По-настоящему серьёзно. Много времени пришлось пропустить через себя, чтобы понять, насколько та шутка была сродни предсмертному воплю. А тогда я легонько похлопала его по голове толстой книженцией. И решила за него: нужно скорее хорошенько выспаться. Он согласился и пошёл спать. А проснуться более не смог… Вернее нет, вставал ночью. Суетился на кухне. Недолго. А когда снова ложился, то повторил: «выспаться, хорошенько выспаться». Вот и всё. Ночью на кухне он, оказывается, сжёг те рисуночки и схемки, показанные мне.

Дорифор воспользовался паузой и поинтересовался:

– Значит, Йозеф подобен, скорее, не мне, а Далю. Художнику, и тоже неизвестному, по вашей классификации?

Фигура у окна поменяла фазу. Вместо профиля очертился анфас и ничуть не испортил изысканности силуэта в ином изображении.