Девочка, которая умела летать

– Знамо дело, я здесь уже веки вечные, а по совести сказать, словно меня тут и не было. Будто кто взял и вынул мне глаза из глазниц, и я ходила, слепая, как сыч. А ведь и ежу ясно, что тут полная ерунда творится. Ведь мы только и делаем, что плетём корзины и – снова-здорово – зубрим одни и те же имена и даты. Знамо дело, мы при деле, но ведь и не учим ничего, и не делаем ни шиша полезного. Это не по мне. И вот что я скажу, когда я увидела то, что увидела, и ты сказал мне то, что сказал, у меня было просто ужасное чувство вот здесь, – Пайпер ткнула себя в грудь. – Ведь хочется доверять людям и верить во что-то, а если ты не можешь, то и жизнь не в радость. Именно так я чувствовала. Словно просвета нет. Но чем дольше я кумекала, тем крепче решала, что, ладно, есть плохие люди, но есть и другие, хорошие. Так что я думаю, что ни за что теперь не брошу летать. И мне плевать, кто что скажет. Есть такие вещи, которые нужно сберечь для себя самой, кто бы ни просил и как бы ласково ни упрашивал. И не важно тогда, дурные те люди или хорошие, потому что ничего они мне не сделают, коли я сама не позволю. Понимаешь, о чём я?

– Ммм.

– Я уж вижу, как упорно ты работаешь, Конрад. И я собираюсь тебе помочь, если ты мне скажешь, что делать. – Конрад не отвечал. – От меня уйма пользы, только дай мне шанс. Даже мама говорит, что я чищу кукурузу быстрее всех, а она на похвалу куда как скупа.

Конрад не только сомневался, что от Пайпер может быть помощь, кроме как в полёте, но и твёрдо был убеждён, что она – лишь дополнительная обуза. Поэтому когда следующим же вечером Пайпер, вся взбудораженная, приземлилась в его спальне и торжественно объявила, что придумала, чем помочь, Конрад приготовился к худшему.

– Я размышляла о том, как ты объяснил про доктора Хуллиган и про то, как она уговаривает нас не пользоваться своим даром. Как она так всё перетолковывает, что мы решаем, что мы и не хотим его больше. И не используем. Выходит, если мы снова захотим использовать свой дар, так и станем, верно? И тогда я стала думать, как бы заставить остальных захотеть этого, и тут же придумала. Прямо сразу. Им нужно мечтать! Ну, знаешь, придумать, что они станут делать со своим талантом, и хорошенько раззадориться, и тогда им захочется последовать за мечтой.

– О-ох, – сказал Конрад вслух.

«Это совершеннейшая чепуха, и ничего из этого не выйдет», – сказал Конрад про себя.

Но в то же время Конрад понимал, что если Пайпер займёт себя и своё время, то меньше будет путаться у него под ногами и всячески усугублять и без того непростую ситуацию, и он решил не встревать.

– Вот я и взялась за дело и начала с Вайолет, и знаешь, что она мне сказала? Она сказала, что, если бы выбралась отсюда, она стала бы архи… архиоло… чем-то. Это когда уезжают далеко-далеко и выкапывают вещи из стародавних времён. Из могил, склепов и всякого такого. Вайолет мне всё объяснила. Она говорит, что, когда начинают копать, находят запертые и запрятанные вещи, вот она и считает, что она могла бы уменьшиться в крохотулечку и влезть внутрь прежде всех. Вот она и будет первой в таких местах, где никто не бывал сотни или, может, тысячи лет, и увидит разрисованные стены, поглядит на царя Тутанхамона. А как насмотрится, выйдет наружу и расскажет остальным, что там и как, и как пробраться внутрь, ничего не повредив. Здорово, правда? Я сказала Вайолет, что она придумала просто отменный план. – Пайпер взглянула на Конрада, но тот не обернулся к ней, словно и не замечая её присутствия.

– Конрад, вишь, не очень разговорчив, – шепнула она потом Себастьяну, когда устраивалась спать. Пайпер списала его молчание на то, что он с головой ушёл в планирование побега, и новый день начала со свежей охотой и прытью, а вечером доложила о том, что узнала, Конраду.

– Так вот задашь людям вопрос, и они расскажут тебе просто невероятные вещи. О каких ты и не слышал и сам бы не додумался, доживи хоть до ста лет. Вот Смитти всё просчитал. Он станет детективом и будет раскрывать все самые заковыристые дела, потому что ему видно то, чего обычные люди не видят. Здорово, правда? Я сказала ему, что он будет лучше всех и что я бы его наняла, а он так выкатил грудь, словно у него там шарик воздушный надулся.

А потом вот Лили, она такая изящная и маленькая, но я тебе сразу скажу, воля-то у неё стальная. Лили устроится в НАСА и станет космонавтом. И знаешь почему? – Конрад ничего не ответил, но Пайпер и не заметила. – Потому что, как она говорит, там, в космосе, ужасно непросто двигать что-то за пределами космического корабля, а Лили уверена, что ей это легче лёгкого. И ведь правда раз плюнуть. Я тоже так думаю. Вот Лили, такая грациозная в своём скафандре, смотрит в иллюминатор и подхватывает метеориты или там чинит сломавшийся мотор. Мы все ею будем гордиться. Я ей так сразу и сказала, что, коли её не пошлют на Луну, это форменное безобразие. Она говорит, что, когда ты на Луне и смотришь на Землю, она чудо как хороша, и пообещала сделать фото и показать его мне. Представляешь?