Девочка, которая зажгла солнце

Знаешь, мне всегда казалось, что мы с тобой никогда не сможем понять друг друга так, как это делают все сестры. Только сейчас мне стало ясно, что эти обнимающие друг друга в предрассветный час девочки, похожие как две капли воды, либо сумасшедшие, любо мастерски притворяются, чего мы делать точно не станем. Наверное, ты не удивишься совсем, если я признаюсь в простой истине — мне нечего сказать тебе, Хлоя Робретсон. Ты и без того все обо мне знаешь. Читала мысли по одному только взгляду, размышляла о том, что мне может показаться еще неясным в самой себе, и отвечала своими медовыми глазами, а мне не хотелось отрываться от их тягучей сладости.

Просто знай, что в случившемся нет твоей вины. Ты была единственным человеком на этой огромной планете, который действительно мог меня понять и видел насквозь, даже самую тонкую косточку какого-нибудь позвонка, и я бы рада довериться тебе полностью, но как видишь… Мне стало страшно. Я подумала вдруг, что ты идеальна во всем, а мне далеко еще до этой воображаемой отметки, и ты рассмеешься или только грозно осудишь — не знаю даже, вот только я потеряла саму себя, пытаясь стать подражанием чего-то высшего и прекрасного. Невозможно дарить улыбку каждому, кто ее от тебя требует, Хлоя — пожалуй, это именно то, что человек понимает слишком поздно и стремится всем как можно скорее рассказать. Думаешь, те великие мыслители и философы, лица которых мы перечеркиваем карандашами в школьных учебниках, и вправду сказали заключенные в витиеватые рамки слова со спокойными выражениями? Пожалуй, если я представлю, что какой-нибудь бородатый мужчина в полурваной простыне произнес монолог о любви или ценности чувств, держа в одной руке бокал с ядом, а другой прижимая к сердцу свои письменные труды (которые вынуждены будут погибнуть так же величественно и громко, как он сам) — это окажется больше похоже на жестокую правду.

Милая Хлоя, я знаю, тебе сейчас тяжело, так же, как и всем им. И мне хотелось бы броситься к тебе прямо в этот поздний час, крепко-крепко сжать тебя в объятиях и расцеловать, вот только не хочу попросту будить. Ведь ты ни о чем еще не догадываешься. Не подозреваешь даже, лежа в уютной постели, что в соседней комнате я пишу свою прощальную записку, и все будто бы как обычно — кружка горячего шоколада, два фантика и небольшая черничная печенька, которой ты меня угостила перед ужином — но я уже исчезаю, перенося последние свои мысли на бумагу. Пожалуйста, обещай мне, что будешь самой сильной в Масачусетсе, да и во всех штатах Америки тоже, что не позволишь сломать себя игре чувств, а будешь до конца бороться с ними и становиться от этого еще крепче духом. Влюбись, ведь что может быть лучше бесконечных приятных тревог влюбленной девушки; побалуй себя тем самым мятным коктейлем в Старбаксе, который ты давно уже хотела испробовать и все никак не находила недостающего цента; забреди в парк аттракционов и ощути себя снова беззаботным ребенком, чья голова кружится от радости и хлещущего по горячим щекам ветра, а горло срывается в восторженном крике радости. Сделай так, чтобы никто не мог похитить эту искру из твоего сердца, и тогда всю оставшуюся жизнь ты будешь проживать так, словно впервые открыла глаза и увидела рассвет Бостона.

*** Джек ***

Признаться честно, никогда не думала, что мы станем близки настолько, что я и тебе посвящу отдельную часть прощальной записки, а все же мне есть, о чем сказать. Я долго гадала, как бы правильнее выразить томящуюся в голове мысль, обыграть ее полу-красочно, полу-грустно, и вот мое признание тому Джейкену, который поселился в сердце навсегда и столько раз заставлял его надрываться в радости и рыданиях.