Девочка на войне

По пути я завернула в библиотеку. С «Аустерлицем» я почти разделалась и хотела взять новую книгу. Стажерка за стойкой выдачи книг собиралась уже закрываться и сердито зыркнула на меня, когда я подошла и показала свой читательский билет. Сама того не ожидая, я вбила в поиск по каталогу ключевое слово «Хорватия» и по выданному номеру пошла в отдел восточно-европейской литературы искать нужную полку. Минуя справочные материалы, я достала с полки самую объемную книгу – «Черный ягненок и серый сокол» – и полистала первые пару страниц этого томика на тысячу с лишним. Опубликовали книгу в Великобритании в 1940-е годы, и я усомнилась, чтобы покойная англичанка могла пролить свет на какую бы то ни было современность, не говоря уж о такой радикально переменившейся стране, как моя. Но когда я открыла страницу с посвящением, у меня дыхание перехватило от разительной точности фразы: «Моим друзьям из Югославии, уже поголовно умершим или попавшим в плен». Я захлопнула тяжелую обложку.

Книгу никто не брал аж с 1991 года, и стажерка многозначительно смерила меня взглядом, прежде чем поставить в формуляр печать двадцать первого века. Я подумала, кому она могла понадобиться больше десяти лет назад, когда я еще жила по ту сторону океана. Наверняка студент журфака брал, решила я. Чересчур старательный какой-нибудь, искавший в прошлом подоплеку для статьи об этнических чистках.

Я пошла домой, но к книге больше не притронулась. В голове засела мысль о пропавших друзьях. Я включила компьютер и начала прочесывать интернет в поисках Луки. В прошлом я его уже однажды искала, но, не обнаружив ни следа, впала в недельную депрессию и зареклась этим заниматься снова, чтобы не вошло в привычку. Теперь, я рассудила, хуже все равно не будет. Но Лука, если все-таки и остался жив, цифрового следа по себе не оставил. В два часа ночи вернулась Натали, моя соседка по комнате, и, пьяная, прямо в туфлях завалилась в кровать. Я сходила в продуктовый на углу и купила замороженное буррито и колу. Если уснуть в таком состоянии, ночные кошмары, считай, обеспечены, поэтому я накачалась кофеином, пошла в общую комнату, включила телик погромче и до рассвета просидела за книжкой Ребекки Уэст.

Весь последующий месяц я по чуть-чуть рассказывала Брайану о себе – о мешках с песком и авианалетах, о загребских снайперах, о четниках в лесу и деревушке, куда я попала потом. Он терпеливо слушал и не давил на меня, если я вдруг прерывалась на полуслове, но все было без толку: я теряла почву под ногами и не видела смысла отрицать тот факт, что одной его добротой и пониманием меня не починишь. Каждую ночь я дожидалась, пока Брайан уснет, и, вернувшись к себе в общежитие, слонялась взад-вперед по коридорам. Как-то я запнулась о ботинок и случайно его разбудила.

– Можешь и на ночь остаться. Эллиот, скорей всего, ночует у Саши.

– Просто не хочу мешать тебе спать.

– По учебе хочешь что-то доделать? Можешь включить настольную лампу.

– Не в этом дело. А в кошмарах, я тебе уже рассказывала. Я кричу во сне.

– Но я не против.

– А я против.

– Но если мы хотим жить вместе…

– Брайан, не надо.

– В перспективе парочка кошмаров большой разницы не сделает.

– Слушай, правда, прости. Я просто не готова говорить об этом прямо сейчас.

Повозившись в темноте, я завязала шнурки и ушла.

– А вот и ты, – сказал профессор Ариэль, когда я появилась в дверях кабинета. – Никак не продохнешь из-за научной работы для Брайтона?

– Да, извините. А еще я кое-что… другое читала.

– Заходи, садись.

Я положила «Аустерлиц» ему на письменный стол.

– Прелесть, правда?

Я кивнула.

Он подошел полистать томик.

– Я считаю, символический образ вокзала – самая удачная его задумка по внедрению фотографий. А что тут загнутыми уголками помечено?

– Ох, я ужасно извиняюсь. Даже не помню, как это вышло.

– Хитрая штука память, – посмеялся он. – Не страшно. Посмотри, что здесь.

Он передал мне открытую книгу, и я быстро пробежала глазами страницу с загнутым уголком. Найти, что я хотела сохранить, было проще простого.

– Вот это место, – сказала я. – «Но Аустерлиц' мне никогда еще не встречался, и потому я с самого начала пребывал в твердой уверенности, что ни в Уэльсе, ни на Британских островах, ни в каком другом месте мира нет человека, который звался бы так же, как я».

– Чем тебе этот отрывок понравился?

– Чувством отчужденности, наверное. Как четко он сумел его описать без единого прилагательного.

– Редкий дар.

Я положила книгу обратно на стол, и профессор еще раз кивнул.

– А как тебе критика?

Мне даже в голову не приходило, что у такого писателя тоже есть критики. Одно дело Брайан, но он ведь даже книгу не читал.

– Что вы имеете в виду?

– Он же пользуется наработанной темой. Ничего нового, все одно и то же.

– Конечно, все одно и то же. О чем еще можно писать, когда есть такое?

– Вот тебе и контраргумент, – сказал профессор Ариэль.