Девочка на войне

«Тайное убежище» населяли невостребованные – пожилые и юнцы: одни слишком стары для призыва, а мальчишки вроде Дамира формально еще слишком молоды. Свои родные имена здешние обитатели подменяли именами героев из американских боевиков. В доме было двое Брюсов (один Ли, другой Уиллис), Корлеоне, Бронсон, Змей Плискин, Лицо со шрамом, Ван Дамм, Леонардо с Донателло (черепашки, не художники, сразу заверили меня) и несколько мужчин из соседнего города, откликавшихся на общий позывной Росомаха. И хотя мне не хватало знаний о кино, чтобы разгадать систему, но прозвища обычно назначались посредством голосования и служили неким подобием ранга. Дамиру за отвагу в прошлой операции присудили самую желанную кличку: Рэмбо. Я там была единственной девочкой.

В углу комнаты стоял Сталлоне, мальчик моего возраста, весь перемотанный патронташами, носивший повязку на глаз без определенных медицинских показаний.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Индиана она, – отозвался Дамир. – К тебе приставили.

– Индиана Джонс? – Его это, похоже, впечатлило. – А ты откуда?

Я оглянулась было на Дамира, но его уже след простыл.

– Говорить не можешь?

Я помотала головой. Тогда мальчик вскинул руки и сделал несколько созвучных с речью жестов.

– Ты глухая?

Я снова замотала головой.

– У меня брат глухой, – сказал он. И показал на артиллериста у бокового окошка, единственного в доме, кто по возрасту годился для призыва в армию. – Наш Терминатор.

Пол вокруг Сталлоне был замусорен картриджами и пулями. Я расчистила местечко рядом с ним и села.

– Короче, – начал он. – Вот как это делается.

И с тех пор я стала перезаряжать магазины. Пальцы у меня были маленькие и ловкие, заправлять обоймы – самое то. Сидя на полу со Сталлоне, среди кип боеприпасов, я сортировала и заряжала. Снаряжение, со слов Сталлоне, тоже незаконно поставляли из Венгрии. Или Румынии, или Чешской Республики – стран, не понаслышке знавших, каково это – свергать советское правительство, а потому охотнее закрывавших глаза на эмбарго ЕС.

Еще Сталлоне заведовал любительским радиопередатчиком, принимая цепочки искаженного кода от других «убежищ» по всему региону, и оповещал капитана, если в ближайших городах были замечены самолеты ЮНА или орудовали четники. Иногда мы перехватывали передачи подразделений хорватской полиции, и я записывала их координаты и помечала на настенной карте. Когда мы настраивались на их частоту, Сталлоне всегда посылал сигнал SOS, просто проверить, придут они на помощь или нет, но нам ни разу никто не ответил.

– Заняты, наверное, – говорил тогда Сталлоне, поправляя повязку на глазу.

Как в сколоченных наспех армейских частях, члены «убежищ» в большинстве своем проводили на заданиях по нескольку дней кряду, а в штаб-квартире на защите города оставался самый костяк. Мы собирали уходящим в дорогу целые мешки боеприпасов, а закончив с этим, я пробегала по дому, раздавая всем новые патронташи и собирая стреляные гильзы у других артиллеристов.

Хоть дом и был трехэтажный, пользовались мы в основном исключительно самым верхним этажом: на той позиции было больше преимуществ, удобнее стрелять под уклоном вниз. В комнате отсутствовали атрибуты мирного времени, но по обломкам крутых скатов крыши было понятно, что находились мы на чердаке. Лучшим артиллеристам доставалась первоклассная жилплощадь у выходящего на фасад слухового окошка, так что в первую очередь я пополняла их запасы, потом запасы стрелков у бокового окна и, наконец, привратников, единственных обитателей первого этажа.

Как и во всей деревне, в «Тайном убежище» не было ни воды, ни электричества, и на зашторенном нижнем этаже в любое время суток стояла темень, как ночью. Не считая моментов, когда надо было пополнить снаряжение привратников, спускались мы, только чтобы сходить в туалет. Мрачные комнаты на нижнем этаже наводили куда больше страху, чем любые другие, и по обеим нуждам я всегда неслась сломя голову.

Настоящий туалет взорвали во время налета. Его загородили досками и заменили злополучной имитацией на месте гардеробной, снабдив ее ведром, ручным фонариком и рулоном туалетной бумаги от ООН. На того, кому не посчастливилось днем насолить капитану, вечером взваливали грязную работу по опустошению ведра.

Каждый раз, возвращаясь по вечерам из «убежища» – когда вместо нас заступала вторая смена, – Дамир усаживался напротив матери за кухонный стол и принимался хлебать суп из кореньев и играть с ней в tac. Пока мы находились в «убежище», я все время чем-то занималась, чувствовала себя там полезной, но по ночам меня тянуло к родителям, и я прокручивала в голове последние минуты их жизни. В тот первый месяц я не то чтобы горевала. Вместо этого мой разум затуманился и отрешился от жизни, заполнившись мыслями, которым я сама не верила, когда они приходили мне в голову, как будто усердной работой я смогу вернуть родителей к жизни.