Девочка-Царцаха

— Врешь, что толмача нет. Помнишь Юзгинзах? Я сказала тебе—жену и ребенка нужно отвезти к доктору. Ты обещал... Где она?— Ксения заглянула в кибитку. Женщина встретила ее смущенной улыбкой и показала на мужа так, что Ксения без слов поняла: «Это не я, а он меня не пускает».

— Время нет,— крикнул почтарь, уже запрягавший лошадь.

Ксения рассердилась:

— Для такого случая ты и лошадь через пять минут поймал. Так слушай —жена и ребенок сядут и поедут вместе с нами. Понял? Давай, давай!—она снова подошла к кибитке и крикнула с порота: — Собирай ребенка и всякий хурда-мурда, айда с нами в Давсту! Я жду!—она вернулась и села на телегу, где уже сидел ее попутчик.— Вот безобразие! Не хочет ехать к доктору, а они скоро сгниют!

Почтарь уселся на телегу и тронул вожжи.

— Постой!—Ксения взяла его за плечо.— Где жена? Сейчас же давай сюда жену!

— Какой твой дело?— вдруг разозлился почтарь.— Твой дело царцаха на степь искать... Зачем тебе жена?

— A-а! Толмач сразу появился? Я тебе приказываю, понимаешь, приказываю! Давай сюда жену и ребенка, а если ты меня не послушаешь, я на тебя...— Ксения вырвала из блокнота листок. — Я сейчас на тебя протокол составлять буду... А насчет того, что мне дела нет — тоже врешь! Мне до всего есть дело, если я приехала помогать калмыкам из феодализма в социализм прыгать! Ну же, говорю! Шулухар, шулухар!

— Очень плохой ты человек,— сказал Ксенин попутчик.— Слышишь, тебе приказывают, значит исполнять нужно. Это начальник, очень большой начальник... А не сделаешь добром, мы силой твою жену возьмем и посадим,— И он, как бы между прочим, засучил рукава, обнажив внушительные мускулы.

Почтарь в замешательстве пошлепал губами, а потом прошипел какое-то ругательство и побежал звать жену.

В Давсте он хотел ссадить Ксению около исполкома.

— Нет, дружок. Больницу давай. Я тебе больше не верю!

Пока Ксения разыскивала врача, попутчик ее исчез.

И вот она снова перед давстинским председателем. Она показывает ему засохшую саранчу и пробирки с кубышками, опа требует рабочих и транспортные средства для борьбы — не сейчас, нет, она приедет сюда через месяц. И все это ей нужно только на один месяц.

— Ты на степи был?—спрашивает председатель.— Ты все видал? Много у меня народа на степи? Аймаков у меня много? А воду ты часто видал, когда ехал? Худуг у нас много? Быков, овец и коров сколько у нас? Никакой борьба я тебе делать не могу. Вот мой слово!

— Ну, хорошо. Вам виднее,— тяжело вздыхая, отвечает Ксения.— Только вы мне про это напишите по-русски. Ведь мне не поверят, скажут, может быть, я у вас не была или плохо с вами

говорила, не объяснила. На Шарголе весь народ согласился, а вы — никак.

— Написать можно. На Шарголе жизнь лучше: худуг много, быков много. Наш улус очень бедный, ничего не сделаешь.

Председатель позвал мальчика лет четырнадцати и начал диктовать ему письмо, подписал его и, поплевав па печать, заверил отказ от противосаранчовой работы.

Ксения присела на ступеньку у исполкома и положила свою сумку на колени, а на сумку — голову. Она устала. Устала от желтизны угатаевских песков, давстиноких домов... И солнце тоже желтое и раскаленное... Хотелось спать. До прихода автобуса оставалось не менее двух часов, а если он где-нибудь в песках застрянет... Так ведь часто бывает...

— Извиняюсь... Вы не одолжите мне папиросу?

— Это вы?—лениво улыбнулась Ксения.—Конечно. А я от жары и курить не могу...— Она протянула папиросы своему случайному попутчику, и он уселся рядом.

— Я, собственно,— сказал он нерешительно,— папироску спросил просто так... Узнать хотел, не спите ли вы... Поговорить мне с вами надобно, если разрешите...

— О чем же?—удивилась Ксения.

— Не совсем удобно, конечно... Вы меня не знаете... Но, верите ли, безвыходное положение... Я тут искал одного знакомого, а его нет и нет... Укочевал на днях. Вот я и решил к вам... Так сказать...

— Да говорите, не стесняйтесь, что случилось?

— Мне бы... видите ли, в Булг-Айсту надо... так сказать.

— Ну и что же?.. Ах, у вас, наверное, денег нет? Ну так и сказали бы сразу, а я слушаю, слушаю и не понимаю...

— Неудобно спрашивать. Но истинно так — денег на билет хотел у вас попросить. А в Булг-Айсте я вам сразу отдам... Ну не сегодня то есть, так как приедем мы туда к вечеру, а завтра принесу. Вы только скажите, где вы квартируете.

Ксения достала деньги.

— Вот спасибо... Неудобно как-то...— он спрятал деньги за пазуху.

— Ну что там неудобно! Со всяким может беда приключиться. Надо выручать друг друга...

— Я адресок ваш сейчас запишу...

— Да записывать нечего, спросите опытную станцию, а там меня найдете, Юркова я... — Ксения разглядывала его и думала: почему ей жалко его. Он и выше и толще ее чуть не втрое, а вид у него какой-то пришибленный, даже смотреть неприятно.

— Вы, может быть, хотите есть? У меня есть хлеб, правда, не первой свежести, но есть можно.

— Не откажусь...

Он ел с жадностью, подбирая каждую крошку, и Ксении опять стало неприятно смотреть на него.

Потом они закурили.

— У меня в Булг-Айсте, знаете ли, дядя есть, старичок... Я к нему пробираюсь... так сказать.