Девочка⁰

Мама приняла такое решение после урока литературы, на котором я ничего не делал. Точнее, не делал ничего важного: просто играл в игры на телефоне. Я рассудил, что Гордей хорошо учился в школе, но теперь это не имеет никакого значения. Если смерть рано или поздно наступит, зачем вообще нужна эта жизнь? И все вокруг – зачем оно происходит?

Наталья Валерьевна сказала, чтобы я убрал мобильный, а я сказал в ответ:

– Иди на хер.

Ребята в классе осуждающе завыли – никто никогда не позволял себе подобных грубостей в адрес учителя. Но все знали, что у меня траур, а когда у человека траур, ему многое прощается. Я пользовался этим, потому что мне нужно было на ком-то вымещать боль.

Не мог же я отыгрываться на маме. Ей нельзя было сказать: «Иди на хер», мы с ней по одну сторону трагедии, так что она так же уязвима, как и я сам. А Наталье Валерьевне все равно. Она просто училка. Наверняка она переживет одно простое: «Иди на хер».

Меня выставили из класса, и я ушел без сожаления. Пошел сразу домой, хотя впереди было еще три урока.

По дороге встретил Марину. Этого еще не хватало. Не видишься с человеком много месяцев, а потом он подворачивается тебе в самый неподходящий момент – когда ты в трауре, в косынке, в школьном платье, короче, в чем угодно, но только не в себе.

Узнав меня, Марина тут же радостно подбежала, словно наше прощание не было омрачено тяжелым разрывом и ссорой.

– Привет, давно не виделись! – выпалила она, оценивающе меня оглядывая. – Тебе идет платье!

– Спасибо, – буркнул я.

– Глупо тогда получилось… Но я на тебя больше не обижаюсь! Я встречаюсь с парнем, – весело сообщила она.

– Кто он? – спросил я из вежливости.

– Леша, из девятого класса тридцать третьей школы.

Ответ звучал так, словно имел какой-то смысл, словно при упоминании имени Леша все жители нашего города сразу понимали, о ком идет речь. Я заметил, что Марина ждет моей оценки, а я не мог его оценить: что еще за Леша?

– Рада за тебя, – соврал я.

– Как-нибудь погуляем втроем.

– Конечно.

«Надеюсь, никогда не погуляем», – мрачно подумал я.

Мне вдруг стала противна ее размеренная жизнь: какой-то парень из тридцать третьей школы, прогулки, да еще и выглядит она… нормально! Мне хотелось наорать на нее: «Хорошо тебе, сволочь? А у меня брат умер! И платья мне не идут! Все парни меня отшивают! И я не могу быть такой же нормальной, как ты!»

Но я сдержал свою злость. Марина не виновата, что Гордей мертв. И не виновата, что парни меня отшивают. И не виновата, что у нее получается быть нормальной девочкой, а у меня – нет.

Дойдя до дома, я открыл дверь своим ключом и, скинув с ног неудобные школьные туфли, пошел в нашу с Гордеем комнату (она навсегда останется для меня «нашей»). Там я включил компьютер брата и открыл его плейлист – он никогда не слушал музыку при родителях, все его любимые исполнители ужасно матерились и пели про наркотики. Но теперь я выкрутил колонки на полную мощность, так что в комнате задребезжали стекла.

Мне хотелось, чтобы никто не спрашивал о моей боли, вместе с тем я жаждал заполонить ею все вокруг. Я хотел заглушить мир этим монотонным звуком с примитивным текстом, сочившимся агрессией и злобой, которыми сочился и я сам.

Мама приоткрыла дверь, попросила сделать потише, но я не сделал. Меня задела ее просьба. Она ничего не понимает, думал я. Неужели ей кажется, что мне всерьез нравится это слушать?

Я попытался сделать звук еще громче, но это был уже предел.

И в тот момент, когда я начал мечтать, чтобы все окна в доме вынесло звуковой волной, мама открыла дверь еще раз. Теперь она встала на пороге комнаты и просто молча смотрела на меня.

Я убавил звук – она этого ждала. Потом сказала:

– Давай прогуляемся.

В тот день, когда я заглушил сам себя музыкой, мама впервые меня услышала.

Кликбейт

Я смотрел, как мама берет в кулак горсть муки, насыпает ее на стол и растирает по поверхности. Затем кладет комок теста и с усилием раскатывает его, превращая в лепешку.

– Когда раскатаешь, нужно будет оставить на несколько минут в теплом месте, – по ходу комментировала мама. – Тогда он еще лучше поднимется.

Я ни о чем не спрашивал, тихонько наблюдая за процессом с другого конца стола, но мама объясняла все так, будто отвечала на мои вопросы.

– …потом, когда выложишь начинку, берешь вторую часть теста, тоже раскатываешь и накрываешь сверху. Главное не забыть смазать яйцом – тогда в готовом виде пирог будет блестеть. Если забудешь – тоже ничего страшного, конечно, но получится бледноватым.

– Тебе бы в кулинарные блогеры, – без всякой насмешки заметил я.

– Ой, скажешь тоже! – отмахнулась мама.

– Я серьезно. Ты все так рассказываешь…

В нашей семье всегда готовила мама – о том, чтобы обязанности по дому распределялись как-то иначе, не было и речи. Вернее, обязанности совсем никак не распределялись: мама делала все, даже то, что принято называть «мужской» работой. Мама научила Гордея забивать гвозди и пользоваться отверткой – тем самым делегировав часть «мужских» обязанностей сыну. Папа отвечал исключительно за духовное просвещение.