Девочка⁰

До подросткового возраста я этого не замечал. Мамины готовка и уборка воспринимались нами как данность, мы никогда особо не думали, сколько она тратит на это времени и сколько труда в том, чтобы превратить муку, воду и сухофрукты в сладкий пирог, иногда – в печенье, а на Пасху – в пышный кулич. Выпечка у нее получалась идеальной: глазурь никогда не трескалась, а тесто всегда поднималось.

Теперь, когда мы остались вдвоем, я много думал о том, что случилось между мной и мамой за все тринадцать лет моей жизни, а еще больше о том – чего не случилось. Мы никогда не делали ничего вместе, не интересовались друг другом, не знали, что мы любим и чего не любим. Это я предложил маме научить меня печь пироги – так жаждал хоть чего-нибудь нормального и спокойного в полуразрушенном мире нашей семьи.

Мы сидели на кухне; в гостиной приглушенно работал телевизор (в последнее время мама завела привычку включать его просто так, чтобы в квартире не повисала гнетущая тишина). Пока мы возились с тестом, я слышал, как сменилось три передачи: турецкий сериал, новости, что-то про сад и огород.

Потом заиграла заставка скандального ток-шоу, куда обычно зовут жертв изнасилований и их насильников, пообсуждать, как же все так получилось и кто виноват. Мама ненавидела эту передачу, называла грязью и пошлостью, вот и теперь, бросив возню с тестом, поспешила в гостиную переключить канал.

Но не переключила.

Я понял, что она осталась посмотреть, и, удивившись, отправился за ней.

На экране показывали наш город и храм Архангела Михаила, а громкий скрипучий голос ведущего с сенсационными интонациями рассказывал об истории с подростком, который повесился в храме. Затем он объявил, что в студии будут психологи, священнослужители, депутаты и журналисты, которые расскажут, что думают о поступке и его мотивах, а в конце («Эксклюзивно и только у нас!» – подчеркнул ведущий) в студии появится отец подростка.

Услышав это, мама закачалась, будто сейчас упадет, и я поспешил усадить ее в кресло. Она начала обмахиваться кухонным полотенцем, которое случайно унесла с собой в гостиную, а я постарался ее успокоить:

– Бред какой-то, никакой отец в студии не появится. Это просто кликбейт.

– Что? – непонимающе спросила мама. Голос ее звучал совсем жалобно.

– Ну, ложная информация для привлечения внимания, – уверенно сказал я, хотя на самом деле не верил в то, что говорю.

Я хотел переключить канал, но мама остановила меня; пришлось сесть рядом и смотреть вместе с ней.

Шли долгие пространные дискуссии про интернет, подростковые группы смерти, подстрекателей к суициду, компьютерные игры со сценами насилия и даже про сатанистов («Не просто же так он выбрал именно церковь!» – авторитетно заявил депутат Госдумы). Я удивлялся, как все эти люди не видят более очевидной связи: он выбрал церковь, в которой служил наш отец. Во всем поступке Гордея проглядывался жуткий символизм, но «эксперты» предпочитали этого не замечать.

Впрочем, и хорошо, что не замечали. Мне не хотелось, чтобы они разгадали Гордея, собрали его, как кубик Рубика. Пусть копаются в своих версиях про интернет и жестокие игры.

Когда ведущий наконец объявил, что сейчас в студии появится отец мальчика, мама расплакалась еще до того, как увидела папу. И это действительно был он.

Пока отец шагал к своему дивану через всю студию, никто ему не хлопал. Одет он был совсем обыкновенно: свитер, джинсы, ботинки. Бороду остриг очень коротко, как никогда раньше, будто бы хотел стереть схожесть со священником. Я заметил, что взгляд у него странный, провинившийся и выглядит он весь как-то съеженно, вот-вот начнет за что-то оправдываться. Впрочем, ясно за что.

Папа сел на диван рядом с «подростковым психологом» – так была подписана та женщина, которая авторитетно заявляла, что подростки чувствуют себя одинокими, уходят в социальные сети, а в социальных сетях какие-то злодеи убеждают их, что смерть – это отличная идея.

– Да зачем он это? – в сердцах возмутился я.

Мама сквозь слезы сказала:

– Они деньги предлагали.

– Кто?

– С этой передачи звонили, предлагали деньги за участие. Я категорически отказалась, и он вроде как тоже, но вот… – Она снова сдавленно заскулила в кухонное полотенце.

Внутри меня смешались отвращение (к отцу) и жалость (к матери). Еще не разобравшись, что я обо всем этом думаю, я попытался утешить маму:

– Он, наверное, просто переживает, что денег теперь не будет… Раз он больше не служит…

– Не надо! – вдруг резко оборвала меня мама. Она подняла голову, и я увидел, как моментально высохли ее слезы.

– Что «не надо»? – испугался я.

– Не надо искать благородные причины для подлых поступков. Их не существует.

Этот праведный гнев словно привел маму в чувство. Перестав рыдать, она продолжила смотреть передачу.

Ведущий спрашивал у отца, хорошие ли у того были отношения с сыном, а папа говорил то, что не имело никакого отношения к действительности. Мол, конечно, хорошие, Гордей всегда обращался к нему за советом, хотел быть, как он, – священником, они много говорили о его будущем…