Государственная школа находилась всего в двух кварталах от католической, но Лаура Гарсиа не желала о ней даже слышать. Она узнала от других католических родителей, что в государственные школы ходят малолетние преступники, которым учителя внушают новомодные безумные теории о том, что все люди произошли от обезьян. Она не собиралась допускать, чтобы ее дочери забыли свою фамилию и вообразили себя потомками орангутанов.
Вскоре Карла выучила дорогу в школу «наизусть» – это выражение она использовала несколько недель кряду после того, как узнала о нем. Сначала она наизусть шла по кварталу, отмечая мельчайшие различия между одинаковыми домами: шторы разных цветов, куст азалии по левую сторону от двери, а не по правую, почтовый ящик или дверь с какой-нибудь штуковиной. Потом она наизусть проходила длинную милю вдоль заброшенных сельскохозяйственных угодий с забавной табличкой. Наконец, подсобная дорога круто поворачивала вправо, а Карла оказывалась на магистральной улице, где наизусть садилась в автобус. В первое утро, когда Карла с колотящимся сердцем сама отправилась в школу, мами объявила ее «юной леди-сеньоритой». Путь был долгим и страшным, но она не жаловалась, ведь тем самым ей удалось избежать позорного второгодничества.
Не жаловалась она и на еще более страшное развитие событий, имевшее место в следующие месяцы. На игровой площадке и в коридорах новой школы ее каждый день донимала ватага мальчишек, кричавших ей вслед обзывательства, некоторые из которых она уже слышала от пожилой соседки, когда они снимали квартиру в городе. Вне поля зрения монахинь мальчишки забрасывали Карлу камнями, целясь по ногам, чтобы не оставалось синяков.
– Проваливай восвояси, грязная испашка!
Один из них, стоя позади нее в очереди, вытащил блузку Карлы из юбки, куда она была заправлена, и задрал ее.
– Доска – два соска! – заржал он.
Другой приспустил ее гольфы, выставив на всеобщее обозрение ноги, на которых начали расти мягкие темные волоски.
– Обезьяньи ноги! – завопил он своим дружкам.
– Хватит! – умоляла Карла. – Пожалуйста, хватит!
– Э-хватит, – передразнивали ее они. – Пожалуйста, э-хватит!
Они раскрывали постыдный секрет: ее тело менялось. Девочка, которой она была на родине, исчезала. На ее месте – будто обидные слова и издевки мальчишек обладали силой заклинаний – появлялся волосатый подросток с растущей грудью, которого никто никогда не полюбит.
Каждый день Карла пускалась в долгий путь в школу, обуреваемая противоречиями. Прежде всего ее тревожило это тело, ежедневные изменения которого она отмечала за закрытой дверью ванной комнаты, пока кто-нибудь из сестер не начинал стучать, что Карле пора выходить. Она мечтала забинтовать свое тело так же, как китайским девочкам бинтовали стопы, чтобы они не выросли большими. Тогда она осталась бы собой – резвой худенькой девчушкой с карими глазами и косичкой на спине, которая, согласно недавно появившемуся у нее чувству, могла чего-то добиться в этом мире.
Но в то же время Карла радовалась, что идет в собственную школу, в положенный ей класс, где отдыхает от скученности своей семьи, в которой росли четыре таких близких по возрасту девочки. Она могла возвращаться домой с историями о случившемся за день, и ей не перечил хор несогласных. А еще она чувствовала ужас. Там, на игровой площадке, ее ждали они – ватага из четырех или пяти белобрысых, сопливых, конопатых мальчишек. Как и все американцы, они выглядели невзрачно и одинаково. В их лицах не было ни намека на человеческую теплоту. Их глаза были слишком светлы для проникновенных, сердечных взглядов. Их бледные тела казались ненастоящими и походили на костюмы, которые они носили, когда исполняли роли ее мучителей.
Она наблюдала за ними. В классе они склонялись над тетрадками или сидели с испуганными лицами, когда сестра Беатриса – их тучная, строгая учительница – бранила их за невыполненную домашнюю работу. Иногда Карла видела их на игровой площадке, где они разглядывали и обсуждали машины, припаркованные на тротуаре за сетчатым забором. К недоумению Карлы, у машин были не только цвета и размеры, но и названия. Например, об их семейной машине она знала лишь, что это большая черная машина, на заднем сиденье которой помещались все четыре сестры, хотя Фифи всегда скандалила, пока ей не разрешали сесть спереди. Карла также узнавала «фольксвагены», потому что на родине на таких (черных) машинах ездила тайная полиция; увидев одну из них, мами всегда крестилась и молилась за дядю Мундо, которому не позволили покинуть Остров. Помимо «фольксвагенов», средних синих и больших черных машин Карла не могла отличить одну от другой.