Девочки Гарсиа

Но мальчишки взахлеб обсуждали «форды», «фэлконы», «корвейры» и «плимуты вэлиант». Они спорили о том, какая у каждой машины скорость и какие модели лучше других. Карла иногда представляла, как ее привозят в школу на крутом красном автомобиле, которым бы восхитились мальчишки. Только некому было ее отвезти. Одетый в тройку отец-иммигрант с густыми усами и сильным акцентом навлек бы на нее еще больше насмешек. Мать пока не умела водить. Карла сколько угодно могла воображать, что у нее есть очень дорогая машина, но представить собственных родителей другими не получалось. Они, как и это новое тело, в которое она вырастала, были данностью.

Однажды, когда она посещала Пресвятое Сердце уже примерно месяц, ее целую милю по дороге домой от автобусной остановки преследовала какая-то машина. Это был лаймово-зеленый автомобиль среднего размера с эдаким длинным носом, и, будь эта машина человеком, Карла описала бы ее как длинноносую. Длинноносая лаймово-зеленая машина. Она медленно ехала следом за ней. Карла подумала, что водитель ищет какой-то адрес: папи так же медленно вел автомобиль под гудки поторапливающих его машин, когда читал вывески магазинов, прежде чем остановиться у одного из них.

Рев клаксона заставил Карлу вздрогнуть и повернуть голову в сторону машины, притормозившей чуть впереди нее. Она ясно видела водителя по плечи. Это был одетый в красную рубашку мужчина примерно возраста ее родителей, хотя она с трудом определяла возраст американцев. Для Карлы они были как автомобили: она различала их по цвету одежды и общей возрастной группе – малыши младше нее, дети ее возраста, подростки-старшеклассники и, наконец, обширная группа неотличимых друг от друга американских взрослых.

Этот взрослый американец примерно того же возраста, что и ее родители, поманил Карлу к окну. Она испугалась, что он спросит у нее дорогу, потому что переехала в этот район перед началом учебного года и ничего не знала, кроме пути от автобусной остановки до дома. К тому же ее английский по-прежнему был всего лишь школьным английским, иностранным языком. Она выучила нейтральные вежливые фразы: как попросить стакан воды, как пожелать доброго утра, доброго дня и доброй ночи. Как поблагодарить кого-то и сказать «не за что». Но если взрослый американец неопределенного возраста, говоривший слишком быстро, спрашивал у нее дорогу, она просто пожимала плечами и рассеянно улыбалась.

«Я не говорю очень хорошо по-английски», – вполголоса произносила она в качестве извинения. Она ненавидела, когда приходилось это признавать, потому что такое признание, несомненно, доказывало, что мальчишки правы и ей здесь не место.

Когда Карла подошла ближе, водитель наклонился и опустил стекло пассажирской дверцы. Карла пригнулась, словно собиралась заговорить с ребенком, и заглянула внутрь. Мужчина приветливо улыбнулся, но что-то c его улыбкой было не так, хотя Карла не могла взять в толк, что именно: было в ней что-то пришибленное и жалкое, как будто над этим человеком всю жизнь издевались, и поэтому он привык улыбаться угодливо, а не дружелюбно. Его красная рубашка была расстегнута, что было вполне объяснимо в теплый день бабьего лета. Собственно, если бы у Карлы на ногах не начали расти волосы, она бы тоже сняла свои школьные зеленые гольфы и пошла бы домой с голыми икрами.

Мужчина заговорил.

– Куда направляешься? – поинтересовался он, сливая слова на манер всех американцев.

Карле, как обычно, показалось, что она не совсем верно расслышала.

– Простите? – вежливо переспросила она, наклонившись ближе, чтобы лучше услышать его шепчущий голос. Что-то отвлекло ее внимание. Она опустила взгляд и застыла от ужаса.

Полы рубашки мужчины были завязаны чуть выше талии, а внизу он был совершенно голый. Вокруг талии была обмотана веревочка, концы которой соединялись узлом спереди, а потом петлей обхватывали пенис. На глазах у Карлы его большая тупоголовая штуковина увеличилась и натянула заполнившееся лассо.

– Куда направляешься? – более отчетливо произнес он, чтобы Карла его поняла. Его глаза впились в ее глаза.

– Простите? – тупо повторила она.

Он наклонился к пассажирской двери и с щелчком открыл ее.

– Иди сюда. – Он кивнул на сиденье рядом с собой. – Ну же, – простонал он, накрыв свою штуковину рукой, будто пламя, которое могло потухнуть.

Карла вцепилась в свой школьный портфель. У нее отвисла челюсть. На ум не приходило ни единого слова – ни по-английски, ни по-испански. Она попятилась от большой зеленой машины, ни на секунду не сводя с мужчины глаз. Выражение его лица становилось все более страдальческим и тревожным, будто выражало мольбу, на которую Карла не знала, как ответить. Его рука будто накачивала что-то, недоступное ее взору, и после нескольких резких движений он замер. Его лицо сразу обмякло и приняло умиротворенное выражение. Мужчина склонил голову, словно в молитве. Карла повернулась и бросилась наутек. Портфель стучал по ее ноге, как кнут, которым она подгоняла себя.