Девочки Гарсиа

Тем временем Марио подогнал машину к входу в дом. Он вошел, а чуть позже вышел, неся картонную коробку и несколько мешков, которые потом положил на заднее сиденье. За ним, с платком на голове, чтобы сберечь свою церковную прическу, шла Глэдис, промокая другим платком глаза. Она забралась в автомобиль рядом со своими вещами, и машина, которую круглые сутки полировал Марио, ослепительно блеснув хромом, унеслась прочь по подъездной дорожке, миновала сторожа у ворот и исчезла в большом мире.

– Папи, – закричала я, развернувшись к нему. – Не отсылайте Глэдис, пожалуйста!

Мой отец притянул меня к себе и посадил на колени. Его глаза были тусклыми, словно их наспех покрасили коричневой краской.

– Мы не можем ей доверять… – начал было он, но потом, видимо, передумал объяснять это таким образом. – Видишь ли, Глэдис сама попросила расчет… Она запросто найдет новое место. Возможно, даже попадет в Нью-Йорк.

Но его угрюмый вид говорил об обратном. Он смотрел мимо меня в окно. Отдаленный рокот мотора превратился в приглушенный гул.

Взгляд отца упал на маленькую копилку. Он улыбнулся и достал из кармана несколько центов.

– Попробуй, – сказал он.

Я была не в настроении играть. Но отец, казалось, тоже расстроился, а я могла подбодрить его. Взяв с его ладони цент, я поместила его в щель и до отказа потянула рычажок. Монета со звоном упала в копилку. Рычажок заел и не возвращался в свое гнездо. Фигурка поднялась, ее руки повернулись на шарнирах. А потом она остановилась, застряв между небом и землей.

Барабан

Йойо

Это был барабан, который мамита привезла из поездки в Нью-Йорк, – великолепный барабан с белыми верхом и низом и ярко-красными боками, крест-накрест пересекаемыми золотой проволокой, закрепленной золотыми болтиками. У него был широкий синий ремень с подушечкой, чтобы вешать его на шею плоской мембраной кверху, потому что это был маршевый барабан. Мамита накинула мне на шею ремешок, вручила барабан и повернула его мембраной вверх.

– Ах, – вздохнула я, потому что в выемке в его центре хранились две барабанные палочки.

Она достала палочки, постучала по мембране рукой и протянула их мне. Хотя первый удар по барабану сделала ее рука, бабушка не лишила меня удовольствия отбить по нему палочками первую задорную дробь.

Барра-бам, барра-бам, барра-барра-барра, БАМ!

– Ах, – закатила глаза бабушка, – новый Бетховен!

– Что надо сказать бабуле? – с гордостью спросила мами.

– Барра-барра-барра-барра-барра! БУМ! БУМ! БУМ! БУМ!

– Йойо! – воскликнула моя мать, и я резко перестала барабанить, поэтому ее окрик прозвучал слишком громко во внезапно затихшей комнате: – ХВАТИТ!

– Лаура! – сказала бабушка, сердито взглянув на дочь. – Зачем ты кричишь на ребенка?

– Мамита, – вежливо сказала я, – спасибо.

– Спасибо на хлеб не намажешь, – отрезала моя мать.

– Большое спасибо, – подмаслила я, а потом выдала апокалиптическую, апоплексическую, благовестную дробь, заставившую мамиту запрокинуть голову и рассмеяться своим громким девичьим смехом.

Моя мать заткнула пальцами уши, подобно Гансу, заткнувшему течь в дамбе[113]; из ее уст готовился хлынуть бурный поток упреков, но я сдерживала его своей барабанной дробью, хотя потом она все равно вырвала у меня из рук палочки и сказала, что оставит их у себя, пока я не стану достаточно сознательной, чтобы играть на барабане как взрослая. Я забыла все свои обещания исправить характер – которые давала до того, как мне подарили барабан, – и разрыдалась. Я хотела получить палочки обратно. Я хотела получить палочки обратно. Вмешалась мамита, и палочки были возвращены в выемку барабана, а из меня было выдавлено очередное обещание, что я не буду играть на барабане в доме, а всегда буду выходить во двор.

Бабушка притянула меня к себе. Когда-то она, по словам мами, была самой красивой женщиной в стране. Мы называли ее мамитой, «маленькой матерью», потому что она была ниже мами и у нее были нежное девичье лицо, большие выразительные карие глаза и собранные в пучок седые волосы, иногда косичкой падавшие ей на спину. Она выглядела как девушка, поседевшая от страшного испуга.

– Это барабан из волшебного магазина, – сказала она мне в утешение.

– Правда? – невзначай проговорила моя мать, которой хотелось снова присоединиться к разговору. – Где ты его взяла?